Когда были пытки, честно признаюсь, самое страшное было, вспоминал книгу «1984», тогда я ужаснулся, что честного человека, который просто хотел жить по совести, его ломали. Я ужаснулся, что самая страшная пытка для этого человека была, когда он в конце хотел поставить любимого человека вместо себя — его пытайте, его убивайте, не меня.
Во время пыток, когда меня подвесили — скрутили руки за спиной и сковали наручниками, так, что выворачивало плечи и резало наручниками запястья — ощущая эту нечеловеческую боль и параллельно, когда мне сказали, что сейчас уже придет человек и будет тебя насиловать, я помню, что уже минуты через две я сломался. Я готов был просить все, что угодно, чтобы прекратили эту боль. А минут через пятнацать у меня уже была мысль — готов ли я, чтобы отказаться от этой боли, самое дорогое что-то отдать. Как у Оруэлла — либо матушку, вот её пытайте, не меня, либо как при Сталине на других доносы писать. Вот если они от меня потребовали бы — напиши донос на мать, или напиши донос на супругу, и мы тебя перетсанем пытать. Как бы я на это ответил? Твердо я до сих пор не помню, но, мне кажется, я ответил положительно, чтобы избежать этих пыток я готов был подписать любую бумагу. Их пытайте, их убивайте, не меня. И еще дня два-три после этого, когда я чувствовал, что был полностью морально сломлен, когда я был готов супругу свою, возможно, отдать в руки этим палачам, лишь бы самому не испытывать этой боли, я был настолько подавлен, что и жить не хотелось, и я думал, что если освобожусь, то первое, что я сделаю, это уеду из России, потому что у тех кто борется с этим единственное, что есть, это попасть в руки к этим палачам и садистам…
…я понял, что не могу призывать людей делать то, за что они могут попасть прямиком в руки вот таких откровенных садистов. Моя цель призывать нормальных людей, пока еще есть возможность, уезжать из России — не переставать бороться, но не здесь, не в руках этих людей. А так просто прямиком к садистам попадаешь.
Это Ильдар Дадин. До тюрьмы Ильдар был идеалистом. Романтиком, верящим, что добро непременно побеждает зло.
Потом жизнь непременно сталкивает с реальностью.
И ты понимаешь, что все не совсем так, как тебе казалось.
Ты совсем не центр Вселенной.
«Сломать можно любого, да, Длинный?» — говорил мне Саид, стряхивая пепел мне на лицо, когда я валялся в собственной кровавой юшке на полу сортира в Моздоке. Они тоже хотели меня изнасиловать, потом зарядили автомат холостым патроном, вставили в ствол шомпол и хотели прострелить мне руку. Но мне повезло, перед этим они выбили мной окно, я упал не наружу, а внутрь, а рядом со мной упал полуметровый осколок стекла в виде лезвия. Я зажал его в рукаве кителя — и они отстали. Шомпол, кстати, вошел в стену наполовину, я его потом вытаскивал. А так был бы без руки сейчас. Я все это описал в своем рассказе «Моздок-7»
С этим государством и его любовью я столкнулся двадцать один год назад. И все понял тогда еще. Ильдар — сейчас вот.
С тех пор я тоже никого никуда не призываю.
Ни выходить на марши, ни стоять с плакатами, ни бороться как-то еще. Я знаю, что за этим может последовать. Если я иду куда-то сам, то просто сообщаю об этом. Кто хочет, может присоединиться. Кто нет — нет. Ильдар абсолютно прав, каждый теперь решает сам. После пыток это понимаешь очень четко. Ставки слишком высоки.
Позже в этом интервью Ильдар говорит, что сейчас он готов снова на пытки, хотя думает, что и второй раз тоже сломается. Но все равно готов.
Мужество — это не не упасть. Мужество — это упасть и суметь подняться.
Но что я хочу сказать.
Уезжайте.
Уезжайте, друзья мои.
Возможность мирной буржуазно-демократической революции, появившаяся в 2011-2012-м годах, профукана нами полностью. А иных возможностей нет. Первыми мы не можем. На данный момент это самая сильная диктатура в мире. С самой сильной армией, полицией, репрессивным аппаратом. Пять дивизий в течение четырех часов будут в Москве, одна из них танковая, две десантных — на этом, собственно, и точка.
Но дело даже и не в этом. Дело в том, что совершенно никто не представляет в какой момент и за что он попадет под каток этой машины. За плакат ли. За выход ли на марш. За репост.
Или просто какой-нибудь сынок судьи собьет на переходе, прокурор сделает тебя крайним, ты начнешь упираться и доказывать свою невиновность — и выйдешь из тюрьмы инвалидом с переломанными запястьями и набором хронических болезней. Это наиболее частые случаи, кстати.
Поэтому я советую — поверьте им, и, раз не можете первыми — уезжайте.
Тьма сгущается.
Я это сейчас пишу не потому, что сам сижу в Праге.
Мол, смалодушничал, и хочу в это малодушие втянуть всех остальных.
Нет. Я-то как раз хочу вернуться. И намереваюсь вернуться.
Хотя в пятый раз я ко всем этим радостям жизни уже не готов. Ильдар вот готов, я — уже нет. И буду делать все, чтоб избежать этого. Сбежать, значит, сбежать, прятаться, значит, прятаться. Для меня это теперь не проблема. Я хорошо выучил, что такое перелом носа без смещения, парализованные от ударов руки или нежидкостная гематома.
Я это пишу в качестве совета.
Не призываю, нет. Каждый решает сам.
Теперь всё каждый решает сам. На какие риски он готов идти, что готов делать, и какую цену готов платить. Время такое.
Но — советую.
Если вы не готовы ко всему вышеописанному — уезжайте.
Риски стали дейстивтельно реальными.
Вот такие вот пироги.
А к Зое Световой сейчас как раз пришли с обыском.
Вот прямо в этот момент.
Доброе утро.
оригинал —
автор — Аркадий Бабченко