Есть в Лиепае район с названием Кароста (Военный городок), в котором базировалась крупнейшая советская база подводного флота. И есть в нем среди покинутых казарм и дряхлых многоэтажек прекрасный шедевр православного зодчества – Свято-Никольский морской собор, построенный на пожертвования семьи последнего императора Романова. Увы, хорош он только снаружи, да и то – частично, потому что в реставрационных лесах. А внутри вид довольно убогий. Причина известная – советским военным церковный опиум ни к чему — важней «культура». И они превратили божью обитель в клуб, точнее – танцзал. Это я к чему? А к тому, что после выхода один мой попутчик сильно запереживал в ответ на зачитанную вслух информации из проспекта об этом прискорбном факте. С жаром начал объяснять, что нельзя на это акцентировать внимание. Что такие, мол, были времена и у каждого из них – свои представления и нравы. Вобщем, судить их и неправильно, и вредно. Не суди, да не судим будешь!
Все действительное – разумно?
Такая точка зрения очень симптоматична. Огромное количество людей вдруг стало рассуждать об истории и отношении к ней очень созвучно с методологией, которой немало уделил в своих многообразных и по форме, и по содержанию текстах Александр Зиновьев – поразительная личность, сотканная из гениальных противоречий. В них он постоянно возвращается к философским вопросам об отношении к истории. Как воспринимать прошлое? Можно ли к событиям и людям подходить с сегодняшними мерками (прагматичными, моральными, эстетическими и т.д.)? Короче, можно ли о прошлом судить из настоящего? А если можно, то каким может быть приговор: только оправдательным? Или возможны инварианты?
По философской сущности это пресловутый спор над тезисом Гегеля : все действительное – разумно. Или?
Помню, в студенческих междусобойчиках (истфак, филфак) мы до исступленья и истерики собачились над этой каверзой. Читая Зиновьева, воленс-ноленс вспоминались тогдашние баталии. И позиция, которая уже тогда выспорилась. Как она преломляется с зиновьевской? С чем согласен? И чего не могу принять?
Социолог Зиновьев предлагает (требует, бьет в набат) к прошлому подходить как к объективной реальности, сплетенной из социально-исторической конкретики. Применительно к сталинизму и Сталину это означает, что нужно хорошо представлять, какой социум его породил (призвал, вознес над собой): необразованная, нищая деревенщина, глупая, безответственная образованщина, только и провоцирующая революцию, деградировавшее дворянство, слабая, истеричная власть и т.д. Причем все это – прошедшее через безумие самой кровавой в истории гражданской войны и последовавшей за ней атмосфере внешней враждебности.
Проще говоря, вопрос поставлен пока так: сомневаетесь ли вы в формуле, какой народ – такая и власть? Или: можно ли представить, что в начале 20-х в обстановке разрухи всеобщего озверения к власти бы пришел гуманист, тем более — парламент, избранный по канонам демократических процедур? А если открутить время на несколько лет назад, то возникла ли бы в России демократия, если бы летом 1918 не разогнали Учредительное собрание и не ликвидировали многопартийность? И вообще – можно ли было обойтись без Октябрьского переворота? И переворот ли это был, а не революция?
У позднего Зиновьева нет сомнений на этот счет. Сталин был неизбежен, потому что, рабам нужен был царь, и царь кровавый. А альтернативность в истории – область вообще бессмысленная и схоластическая, так как ничего уже не поправишь. Поэтому следует признать, что все свершившееся – по-гегелевски разумно. И нечего рассусоливаться: если бы да кабы…
С первым тезисом готов в принципе согласиться. Со вторым – тем более. Но только в части признания очевидного: время вспять не повернешь. И то, что случилось – уже не переиграешь.
А как же уроки?
Сомнения возникают в отношении правомерности суда истории. Как личность незаурядная, Зиновьев по жизни не был ортодоксален и много сомневался на сей счет. Особенно в молодые годы. Особенно внутри сталинщины. Ведь он перед войной даже помышлял устроить теракт тирану. Ах, если б получилось, была бы возможность проверить наличие альтернативности!
Ну, а поздний Зиновьев уверен, что судить, переосмысливать историю не только бесполезно, абсурдно, но и вредно. Вредно, потому, что нация начинает страдать интравертными комплексами. А для ее душевного здоровья нужно самоуважение и величие. Именно на такой «методологической основе» строится сегодняшняя российская пропаганда. И здесь забытый всеми Зиновьев мог бы сыграть роль авторитетного подспорья.
Только если с этим согласиться, то следует историю официально вычеркнуть из списка наук. И наряду со СМИ внести в разряд пропагандистского инструментария. В этом случае у нее не только отменяется право на множественность интерпретаций, что собственно уже заявлено на высшем уровне – в Кремле, в пресловутой идее «единого учебника». Но и оправдывается ложь, искажение самих фактов истории. Ведь если устами самого главы государства ложь обращена в браваду, вызывающими одобрямс, то с какой стати чикаться с событиями прошлого! Их можно «забывать», придумывать, называть другими именами – в общем манипулировать, как угодно.
История как наука, просто, как урок – это и есть поиск и анализ альтернативности. Не в том, конечно, смысле, что могло произойти иначе де факто. Увы, прошлое не перепишешь. А ради того, чтобы не избегать повтора в будущем того страшного, что случилось когда-то.
И главный вопрос: можно ли судить? Мой ответ был всегда утвердительным: не просто можно – необходимо. И аргумент о том, что несправедливо применять нынешние мерки в отношении других людей и обстоятельств – не убеждает. Мерки всегда одни: они вполне укладываются в Десять заповедей. И потому применимы к любым людям и в любых обстоятельствах. Если б не было «нюрнбергов истории», это означало бы вседозволенность по изуверской формуле типа «все спишет» — только вместо слова «война» в ней – «история».
Ведь если не осуждать, если не расставлять оценки и не выносить приговоры — хотя бы моральные, то возникает двойная шкала нравственности: одна для обычных людей, взятых в отдельности. И другая для их массы и вождей. Одна для человеков, другая – для их истории. По логике такой конструкции чем масштабней зло, тем легче оно оправдывается. Просто потому, что «заповеди» в отношении Большого зла отменяются; оно растворяется в блаженном сиропе «объективности и исторической неизбежности».
Да, прав Зиновьев, когда говорит, что историк и вообще — вдумчивый человек должен понимать, что то, что осталось позади надо пытаться рефлексировать глазами людей своей эпохи. Но не могу согласиться, будто это лишает права потомков оценивать то, что получилось.И если получилась мерзость, а победы достались слишком дорогой ценой, то так это и квалифицировать. Потому, что иконопись прошлого порождает новые лживые иллюзии и политиков, уверенных,что им все дозволено. И все спишется.
Пишу все это – и тошнит от банальностей. Но ведь банальность практически синоним истины. Отчего же они так плохо усваиваются? Почему приходится миллионократно искать новые и новые аргументы, чтобы доказывать очевидное?
Ответ тоже банален. Потому что есть понятие интерес, которое действенней, чем стремление к правде. Потому что «правда» — такая же проститутка, как и история. Правда, истина — ценность для мужественных и ответственных людей. Увы, их раз, два – и обчелся.
Владимир Скрипов