И все же, почему?
Почему так резко отличаются встреча Надежды Савченко в Киеве и встреча Ерофеева и Александрова — двух «луганских милиционеров» — в Москве?
Ну, предположим, пиарщики решили, что прибытие должно быть обставлено «трогательно и по-семейному». Ладно, журналистов почти никого не пустили, сам президент не появляется. Но почему не прислали президентский борт? С точки зрения пиара это смотрелось бы неплохо.
В конце концов, почему им не вручили орденов в Кремле? Ну, любят же они поступать в пику Украине — вот и сделали бы.
Но — ни-че-го.
Почему около аэропорта не собрались господа «патриоты»? Ну, могли же. Или они только зеленкой швыряться обучены?
Но — ни-ко-го.
считает, что им было просто наплевать.
На мой взгляд, все немного сложнее. Дело в идеологии тех самых «патриотов». И, соответственно, в идеологии украинцев, встречавших Надежду Савченко. Они полярны.
С украинцами понятно — самое обыкновенное европейское отношение.
А вот в Москве никто из «патриотов» не подумал встретить Александрова и Ерофеева именно потому, что они — «патриоты».
Что такое их «патриотизм»? А это имперщина, корни ее — в сталинском СССР и в более ранних временах. (Можно проделать эксперимент: практически каждый сталинист или «евразиец» люто-бешено обидится на недоброе слово об Иване Грозном или на мнение о том, что участие России в Первой Мировой — это жестокое и бездарное убийство собственного народа. А любой правитель, который качественно истязал подданных, вызывает их уважение).
В сталинские времена отношение к попавшим в плен было омерзительным. С фильтрационными лагерями, с подозрениями. С неподписанием Женевской конвенции 1929 года об обращении с военнопленными. Даже для гражданских, для тех, кто в плену не был, существовало клеймо «жителя оккупированной территории».
Правило т.н. «морали» того времени: государство настолько выше человеческой жизни, что сдача в плен, пускай даже раненого — недопустима. Нужно умереть — как угодно, но умереть, но ни в коем случае не сдаваться.
Теперь, как видим, времена все же не тоталитарные, а гибридные, нравы все-таки смягчились.
Но прежняя «мораль» еще не сдохла.
Но дело в том, что такой «морали» больше ни у кого не было! По крайней мере, в Европе — точно. Да и не только в Европе.
Иран — государство тоталитарное (хотя всегда следует добавлять — со сложной системой сдержек и противовесов). Но вот настал черед обмена пленными после войны с саддамовским Ираком. И Тегеран вышел на улицы, к автобусам с освобожденными согражданами. Так встречали в Москве «челюскинцев», а в Нью-Йорке — экипаж «Аполлона-11». А если бы объявили хотя бы за день, то именно так встретили бы в Киеве Надежду Савченко.
Это очень по-человечески — радоваться освобождению людей.
Но дело-то в том, что имперская идеология российских «патриотов» — с заклинаниями о «мобилизации», о «рывке», о «противостоянии всему миру», о «напряжении всех сил» (это — в их статьях, в комментах все определеннее — и про тюрьмы, и про расстрелы, и про оправдание любых зверств во имя государства) — она не вполне человеческая. И даже вполне не.
Это культ смерти, которому отвратительна жизнь. (Поэтому им отвратительно и любое восстание против культа смерти).
P.S. А где еще наблюдалось неприязненное отношение к своим военнопленным? Навскидку вспоминается Япония. Но ведь не во все эпохи, а в самурайскую — когда кодекс фронтира, собственно, даже не японский, а позаимствованный у «заклятых друзей»-соседей — айнов — получил всеобщее распространение. И к ХХ веку это не вытравилось.
оригинал — h
автор — Егор Седов