Украинское издание «Неделя» поговорило с бывшим генеральным консулом Украины в Стамбуле про так называемый Балто-Черноморский регион, его геополитические перспективы и связанные с ним интересы Киева. Тема, поднятая в статье будет интересна и для нашего российского читателя, поэтому мы решили перевести материал с украинского языка на русский и предложить вашему вниманию.
«Мы способны внести свой вклад в межкультурный диалог, который может положить начало созданию сообщества Балто-Черноморской дуги»
Чем сейчас является условная Балто-Черноморская дуга в геополитическом смысле?
— Если речь о территории от Турции до Скандинавии, то это более чем огромное объединение с невероятным потенциалом. В нем уже существуют свои региональные интеграционные образования: Северный Совет (страны Северной Европы. — Ред.), Совет государств Балтийского моря (11 государств региона Балтийского моря и Еврокомиссия. — Ред.). Есть четкая координация с момента развала Советского Союза между Литвой, Латвией и Эстонией, которые пытаются многое делать синхронно в вопросе выстраивания внешнеполитической концепции. Действует Вышеградская группа, где тоже довольно высокий уровень скоординированности, хотя и есть определенные разногласия. Можно было бы назвать ГУАМ, но поскольку с Азербайджаном вызревают определенные проблемы, то возьмем Грузию, Молдову и Украину, которые, может, и не достигли такого уровня координации, но все заявляют о необходимости интеграции в ЕС, имеют соглашения об ассоциации, схожие проблемы, испытывают одинаковые угрозы.
То есть Балто-Черноморский регион разделен на меньшие страны, которые всегда будут тяготеть к чему-то большему. Исторически они взаимосвязаны. Ведь торговые пути шли НЕ с запада на восток, как сейчас, а с Севера на Юг и обратно, а с Юга на Север распространялось христианство. И этим формировалась определенная идентичность. То есть в этом пространстве и определенные культурные интеграционные традиции (даже если они очень древние), и экономические. Своеобразными вариантами формирования такой дуги были, скажем, и Киевская Русь, и Речь Посполитая (ее контакты с Османской империей не только враждебные).
Эта дуга отделяет четкую западную цивилизацию от четкой восточной. Пока очень трудно сказать, что может объединять, скажем, Турцию и скандинавские страны. Но возьмите, например, поезд комбинированных перевозок «Викинг» контейнеры, не снимая с железнодорожной платформы, можно отправлять из Клайпеды в Одессу. Разумеется, это только половина пути, потому что в Клайпеду они попадают из Скандинавии, а из Одессы идут дальше — на ту же Турцию или Северную Африку, а там могут идти и на Иран, и до Пакистана.
Здесь можно о многом говорить. Но баланс сил сейчас такой, что ситуацию определяют сильные игроки: Евросоюз и Россия. Пока видим противостояние между ними. В конце концов, следствием этого, не исключено, будет какое-то образование, которое не будет принадлежать ни к ЕС, ни в РФ.
Какую роль здесь играет вопрос Крыма?
— Он от всего этого оторван. Это проблема будущего, она отдельная, и к ней надо относиться как к отдельной. То есть мы подвергшись агрессии, потеряли территорию и должны дать себе четкий ответ, собираемся ли ее возвращать. Такого ответа мы не дали. Закон о свободной экономической зоне «Крым» является свидетельством того, что мы в принципе были бы готовы воспринять факт оккупации полуострова и то можем вести с ним бизнес. Это форма признания агрессии и примирения с ней. При этом звучат совсем другие политические лозунги.
В общем, пока будет оставаться аннексированным Крым, не будут решены вопросы Донбасса, Приднестровья, Абхазии, Осетии, Нагорного Карабаха, в Черноморском регионе не будет существовать покоя. Крым — сердце Черного моря, а следовательно, центральный из этих вопросов. К его решению, пожалуй, надо подходить в первую очередь. Уже видно, что оттуда ушли корабли с военными грузами на Сирию, что странам Причерноморья, в частности Турции, Грузии, Румынии, угрожают артиллерийские ракетные системы. Положение Крыму мешает нормальному авиационном сообщению, даже транзита в регионе. Оно подвергает угрозе морские маршруты, а от этого зависит, в том числе и наша (украинская ред.) торговля.
Впрочем, полуостров не является существенным препятствием для осмысления Балто-Черноморского региона. В конце концов, ситуация с ним очень долго будет оставаться тяжелой, потому что это очевидное нарушение принципов и норм международного права, ставит под сомнение их существование. Цивилизованные государства ни де-факто, ни де-юре не согласились с аннексией. Есть санкции по поводу Крыма, есть решение, есть четкое политическое осуждение, позиция Генассамблеи ООН.
Не исключено, что эти страны и хотели бы реагировать спокойнее, чтобы не рисковать своими коммерческими интересами, но не реагировать не смогут. Потому что это значит, что такое можно сделать где угодно. А в самой Европе границы — вещь, которая меняется очень часто.
Поэтому эта реакция продолжится, возможно, более сдержанно. Во многом это зависит от нас: как мы сможем играть на этом. Мы слабы, но надо найти способ превратить слабость в силу, то есть постоянно привлекать внимание к этому вопросу. Пока правительство справляется с этим очень плохо. Надо просто немного политической воли и организованности — и в вопросе Крыму можно будет выйти абсолютно на другой уровень, закрепиться на нем. Это ежедневная работа, лай, придется ссориться с друзьями. Но на это идти стоит, потому что на нашей стороне правда, и даже если это кого-то раздражать и если нам это показывать, то сделать иначе они все равно не смогут, ведь есть принципы, от которых нельзя отказываться публично.
Если говорить о Польше, странах Балтии … Не тяготеют они сегодня больше к Германии?
— Германия важна и сама собой, и как локомотив ЕС. И сейчас она активно пытается становиться геополитическим игроком, хотя ее сила заключалась исключительно в экономическом потенциале.
На самом деле эти крупные центры притяжения останутся. Останется и Россия как угроза или, возможно, даже как некий экономический рычаг или притягательная сила в случае смены режима, если торговля с ней станет безопасной и не будет означать политических рисков. Тогда она будет значительно интереснее Германию для стран Балто-Черноморской дуги, ведь они для России единственный путь транзита энергоносителей, а она для них огромный рынок.
Проблема в том, что немецкие ресурсы — финансовая и политическая поддержка — нужны. Но понимание безопасности у немцев совсем другое, чем у балтийцев и поляков, и, очевидно, никогда не будет прежним. В то же время Украине или Молдове понятьЛитву, Латвию и Польшу проще. Каковы шансы эти страны, понимая угрозы для себя, повлиять на такое немецкое видение?
— Уже повлияли. И влияют. Ранее немцы воспитывались с мнением, что любое политическая противодействие России (что уж говорить о военной!) и, наконец, все связано с Советским Союзом и Второй мировой — запретная тема. Была установка не лезть в эти регионы, потому что там есть российское влияние. Сейчас, по крайней мере на уровне Ангелы Меркель и экспертного сообщества это очень активно переосмысливается. Понятно, что вооруженное противостояние до сих пор остается табу: в конце концов, оно не выгодно никому, в том числе и Украине (хотя в этом случае мы не можем брать такое немецкое видение за основу нашего мировосприятия, потому что они жертвуют нашими интересами, а мы — своими, если не защищаемся ). Однако именно Ангела Меркель нашла в себе силы, в частности, ввести санкции против Москвы, хотя это огромный удар для Берлина. Ведь Россия — один из самых интересных для Германии рынков. Что означает, например, для компании Siemens выйти на железнодорожный рынок РФ? Это же тысячи километров, локомотивы. И их делает немецкий избиратель.
Фактически я думаю, что определенный элемент в этом переосмыслении необратимый: теперь есть понимание, что может быть соперником.
Плюс огромная волна мигрантов. И Германия, и все остальные уже осознают, что на территории самого ЕС этот вопрос не решается. Им надо достичь за пределы своего объединения, комфортной среды и идти в очень далекие регионы — пытаться изменить ситуацию там военной силой, так и экономическими и политическими методами. Это заставлять их к более экспансионистской политики. И они дальше будут переосмысливать свою роль на международной арене.
Новый польский президент вспоминал проект «Междуморья». Насколько серьезно это можно расценивать?
— Это было сказано не раз. И, думаю, это концептуальная вещь. Ведь она повторяется на фоне недовольства Европейским Союзом и подчеркивания того, что он во многом не выполняет своей роли.
В частности, и с точки зрения противостояния российской угрозе.
Беспокоит то, что это повторяется часто на фоне призывов к исторической памяти Польши. Очевидно, мы можем усмотреть в этом какие-то переклички с Речью Посполитой и региональными амбициями страны, хотя респектабельная польская экспертная
мнение говорит, что проект закрыт.
Апеллирование к таким националистических чувств для партии «Право и справедливость» — это часть его мировоззрения и платформы.Хотя в определенной мере его вызвало разочарование неспособностью предыдущей политсилы найти себя в ЕС и в мире. Отсюда и реакция: стоп, Польша не может постоянно следовать в немецком обозе; нужен свой региональный или даже шире проект.
Польская элита очень хорошо образованный и чувствует стратегическую угрозу отсутствии видения, направления движения; того, что она становится не их субъектом, а объектом, который толкают в разные ситуации и он при этом не имеет решающего голоса. Поэтому, на мой взгляд, в Польше происходит попытка найти и сформулировать новую концепцию — и она полностью соответствует многим нашим интересам. Не разбивая нынешнего курса на евроинтеграцию, который еще некоторое время точно будет оставаться актуальным, нам тоже стоит стремиться нащупывать альтернативы, если вдруг не выйдет из ЕС и НАТО. Как мы будем и где?
Единственное — наша элита не воспитана так, как польская, и не имеет стратегического мышления. Она базируется больше на прагматических интересах экономики и торговли, чем на определенных мировоззренческих позициях. Это делает нас очень своеобразными партнерами для поляков. Но потребности есть и у одних, и у других.
А какой может быть наше участие в таком поиске?
— Пока нам нечего предложить, кроме экспертного мнения. У нас нет ресурсов и видения. Ресурсно мы почти полностью зависим в своем развитии от ЕС. Поэтому здесь мы должны идти за политикой Союза, и выбора нет. Ведь альтернатива — Россия, которая может дать какие-то ресурсы, но еще более жестко поставит вопрос о том, что надо двигаться в фарватере ее внешней политики и политики безопасности.
Но у нас есть достаточно экспертного мнения и научных, исторических, политологических знаний. У нас формируется новая элита в виде постмайданивських партий. И эта среда перспективное в смысле поиска новых сценариев, попыток формулировать
геополитическое видение в Украине.
А еще мы способны внести свой вклад в межкультурный диалог, который может положить начало созданию сообщества Балто-Черноморской дуги или очень активно сопровождать такой проект, если его реализовывать. У нас здесь сохранилось
многое, что нас связывает с Югом-Черноморьем и Центрально-Восточной Европой.
Больше пока мы не можем дать ничего.
Как насчет нашей дипломатии?
— Пока она, как и все правительство, затыкает дыры. И при этом не учитывает, что какие-то маневры сегодня могут сузить поле для движения на завтра. Сейчас она почти полностью сосредоточена на поддержании межгосударственного диалога с теми странами, с которыми он продолжается. И в определенной информационной противодействия РФ. А других задач, похоже, перед собой не ставит.Поэтому, например, мы являемся страной, которая больше всего страдает от права вето членов Совбеза ООН, но инициативы относительно того, как можно хотя бы теоретически подойти к этому вопросу, там реализуются французские.
В украинской дипломатии не существует видение будущего. И это отражает факт отсутствия в Украине элиты, которая мыслила бы такими категориями. Поэтому пока, мне кажется, наша дипломатия для польского государства и новой власти будет как чемодан без ручки. То есть без Украины такой проект не реализуется, но она станет предметом, который очень сложно нести. И ручки эти сейчас — это, пожалуй, экспертное, политологическое, культурное и научное среды.
Насколько консолидированные мнение и видение будущего Украины между экспертов, новых политиков?
— Интеллектуалы не должны быть консолидированными. Важно, что большинство людей, которые позиционируют себя как те, кто стратегически мыслит и смотрит на украинскую политику на перспективу, не из России. Здесь этот кластер объединенный. И еще одно: в том-то и преимущество интеллектуалов, они могут находить определенные положительные в чем. И чем больше у нас будет идей, тем лучше, потому с каждой можно взять что-то рациональное и позитивное. Есть немало людей, которые осмысливают, пытаются писать, ездят, видят мир, регионы и уже «нащупали» своих партнеров на Западе. Происходит перетекание мышления, и поэтому нам удается с огромными проблемами спасать положение с информацией о России. Благодаря этому западные эксперты, с которыми есть контакты, скорее понимают ситуацию, когда получают сведения от коллег из Украины, и уже собственным словам доносят их до своей аудитории. Это звучит для нее намного весомее, чем Russia Today или украинский иноязычный телеканал, если бы такой существовал, потому что идет от своих.
Государство, если у него появятся какие-то деньги на поддержку аналитической мысли, должна поощрять копания в разных направлениях грантами. И чем больше, тем лучше.
Как к проекту вроде «Междуморья» может отнестись та же ФРГ?
— Сначала, думаю, все серьезные игроки — США, Германия, ЕС в целом, Россия – не будут трактовать этому серьезно. Потому что пока это очень аморфно, никому не угрожает и ничего реально не несет. Не ясны ни количество стран, ни направление дальнейшей дискуссии. Пока это голая идея, привязанная к фактам политики, безопасности, экономики и истории. Но эти факты могут остаться фактами.
Но чем дальше будет формализовываться диалог, тем больше будет внимания. Тогда уже и игроки смогут определяться.
Может ли активизация террора в ЕС то сблизить западноевропейские страны с Москвой?
— Очевидно, что Россия будет разыгрывать эту тему, и уже разыгрывает: мол, надо забыть о разногласиях, сосредоточиться на общем враге. Каждому правительства в демократических (и не только) странах учитывая развитие информационных технологий нужно сразу найти, что показать людям, что дать почитать, послушать.
Но это было бы эффективно три-четыре года назад. Сегодня проблема Путина и россиян – это подорваное доверие. То, что некоторые голоса на Западе говорят о необходимости помириться с Россией, является следствием или исторически политической заторможенности (когда русофильство сформировалось раньше и поддерживается в определенных не слишком влиятельных политических кругах), или работы кремлевских спецслужб.
Сейчас идея, что с Россией надо сотрудничать, не является политическим мейнстримом. Ведь западные правительства, которые хотели бы нормально жить с русскими, постоянно передают им месседжи: «Придите в себя, наконец, успокойтесь с Украиной, нам надо с вами торговать». А Москва в ответ делает все хуже: врет, искажает факты и выставляет дураками желающих с ней дружить. И этим окончательно подрывает доверие к себе.
Сегодня ни у одного западного правительства нет панической реакции типа «все пропало, без России не разберемся». Напротив, есть спокойная, взвешенная, правильная, консолидирована. Все показали Франции: «Мы с вами, вполне солидарны, чувствуем то же угрозу и будем вместе». Теперь нужно, чтобы кроме этой оборонной стратегии (закрыть, перекрыть, отказать в Шенгене) были еще какие-то конструктивные шаги, которые снимали бы напряжение там, где оно возникает. Без них будет трудно.
Но россияне пока играть. Насколько успешно, сейчас сказать сложно. Это будет зависеть также от терроризма: если его сеть развита уже настолько, что теракты нельзя будет контролировать и они периодически повторяться, то какие-то истерические шаги определенных правительств возможны.
Однако реальная угроза может быть в том, что эти теракты приведут к власти крайне правых и изменят коалиции во Франции, Германии. Когда вместо того, чтобы сфокусироваться на помощи людям в странах, откуда они убегают, и на уничтожении небольшой группы боевиков, внимание общества сосредоточится на том, что «все они одинаковые, и всех их надо ненавидеть». Это может привести к распаду ЕС. И здесь уже вопрос к европейским правительствам, политиков и лидеров общественного мнения: или помешают они разыграться ксенофобским настроениям?
Именно за этим надо следить, напрашиваться на диалог, говорить и объяснять, как мы это видим у нас, сработает оно или нет и почему. Надо с ними говорить. Европейцы тоже не всесильны, хотя достаточно умны, образованны. Но современный мир таков, что самостоятельно со всем в информационном пространстве не справиться.
Соответственно здесь надо думать об эффективной контригре. Только не понятно, кто ее будет вести и как. А вообще в этой ситуации надо очень многое учитывать.
Перевод с украинского «Русский монитор»