Целый эскапад жестов и действий, которыми отмечен конец минувшего и начало нового года на линии отношений Москва—Минск — жаркий информационный повод, чтобы коснуться такой натуры, как Александр Лукашенко – личности колоритной. Тема эта сложная, неисчерпаемая. Поэтому претендовать в размере одного статейного текста можно разве что на «штрихи к портрету», в лучшем случае – на эскиз. Этой скромной задачей я и ограничусь пока.
Вначале пару слов о самом прецеденте. Казалось бы, очередная ссора Батьки с ВВП – явление, столь же привычное, как смена времен года, солнца и луны на небосклоне. Даже по своему вокругновогоднему сезонному циклу она традиционна. То есть типична, банально предсказуема и потому не достойна внимания.
И, тем не менее, стоит обратить внимание, что на этот раз она выделяется и своим накалом, и содержанием. Более того, в ней появились темы, в которых прежде Минск не был замечен. Помимо привычной размолвки из-за цен и поставок энергоресурсов и продуктовой блокаде (на сей раз наезд Россельхознадзора на белорусское мясо), последовали, во-первых, довольно резкие выпады последовали с двух сторон в части идеологической. Это и «дело журналистов» (трех сотрудников агентства REGNUM), и демарши на уровне МИД по поводу высказываний директора Российского института стратегических исследований генерал-майора Леонида Решетникова о белорусской государственности и языке.
Во-вторых (и это уж вовсе в новинку), Минск демонстрирует свое «фе» Москве тем, что ссорится с ее сателлитом – Арменией, выдавая по запросу Баку блогера Александра Лапшина. И вначале задерживая, а затем – тут же выпуская украинского писнанника Сергея Жадана, обозвавшего ВВП Гитлером и объявленного Кремлем «террористом».
Это позволило прокремлевским комментаторам признать наличие серьезных «идейных» разногласий между «братьями» и одернуть Батьку в недопустимой прежде резкой манере. Речь идет, в частности, о введении Россией в одностороннем порядке режима пограничной зоны с Беларусью. А о характер откровенных окриков «к ноге» свидетельствует такой, к примеру, пассаж из REGNUM:
«Белорусскому руководству надо понять стоящий перед ним выбор: или быть в союзе с Россией и тогда проводить согласованную внешнюю и внутреннюю информационную, идеологическую политику, или быть самостоятельными — и тогда платить за ресурсы наравне со всеми. Не может быть такого, чтобы и получать дешевую нефть и газ, и одновременно в угоду агрессивной необандеровщине, которая все больше и больше официально прописывается в республике, запрещать книги о русских героях Новороссии — Мотороле, Гиви, Мозговом, тем самым нанося оскорбление десяткам миллионов граждан России и миллионам граждан Беларуси».
При всем притом это не есть основание, чтобы пророчить какие-то кардинальные изменения в характере российско-белорусских терок. Точней – терок двух правителей. Попробую это обосновать.
Эксперимент с «мягкой посадкой»
А. Лукашенко интересен уже тем, что стал единственным на постсоветском пространстве экспериментатором по части «мягкой посадки» в капитализм. Ему одному удалось создать гибрид из мощного госсектора и планового хозяйства с ручным почти управлением и ростками частного бизнеса, который просуществовал уже более 20 лет. И при этом, если избавиться от предвзятости, при всех проблемах и потрясения, не имеет выраженного тренда к деградации. Сколько раз объявлялись его скорые похороны, но все как-то выправляется. Страна небогатая, но с высокой занятостью и крепкой социалкой, что обеспечивает Батьке прочную социальную базу.
Если сравнивать Беларусь с Россией и персонально их правителей, то в самых общих чертах есть много общего. По способам обретения капиталов и гарантиям частной собственности нынешние уклады двух этих стран можно отнести к категории, которую на ненаучном, скорей – публицистическом языке именуют «феодальный капитализм». То есть они сильно зависит от капризов власти, заточенной на одного человека. Подобно сюзерену, он может даровать богатства своему вассалу, но может в любой момент их и отнять. Оба уклада в своей социальной опоре обязаны менталитету совка, то есть человеку, предпочитающего частному риску скромную, но более-менее гарантированную пайку от государства. В обоих вариантах демократические институты в своих функциях декоративны, а реальная власть вождей более абсолютистская, нежели в конституционной монархии.
Но при всем при этом обители Путина и Лукашенко сильно друг от друга отличаются. Назову лишь некоторые, наиболее очевидные.
Прежде всего, фундаментальное различие в том, что Беларусь минула чудовищная ломка, через которую Россия прошла в лихие 90-е. В итоге она сохранила промышленность и занятость, а ее народ не был травмирован лишениями, особенно болезненными в условиях колоссального имущественного расслоения. В отличие от Ельцина и Путина, Лукашенко изначально ограничил аппетиты частного бизнеса, не допустив появления в стране клана олигархов, а сам не стал их заложником. Чего, по-видимому, не скажешь о его «друге» Путине. Тот хоть и умеет мастерски манипулировать, но скован «единой цепью» с теми, кого облагодетельствовал он сам или его предшественник. Ибо сам является одним из них.
Сам по себе российский опыт «первоначального накопления» стал страшилкой и предупреждением для белорусов, лишивших всяких иллюзий относительно чудодейственных плодов приватизации — стоит лишь немного потерпеть. К приходу во власть харизматического председателя колхоза с обликом и манерами крепкого, оборотистого мужика, заявившего, что не допустит беспредела и буйства «дикого капитализма», был очень своевременным. К 1994 году либеральные предшественники АГ еще не успели развалить белорусскую экономику, а российский пример, напротив, уже вполне продемонстрировал, к чему ведет грабеж народной собственности, затеянный сверху. Поэтому белорусский социум охотно поддержал гибридную модель с социалистической основой, которую лишь переименовали в более благозвучное «социальное государство». Проще говоря, видя, что творится в России, белорусы предпочли жить скромно, но «по справедливости».
Кроме того, Беларусь просто не могла себе позволить до такой степени развалить свое хозяйство, как это случилось в России. Просто потому, что у нее нет таких огромных богатств от Бога, нет нефтегазовой иглы, которые позволяют выживать и даже временами неплохо жить после чудовищного разгрома науки и промышленности в 90-е и бездействии для их восстановления при Путине. Вот почему предложенный Лукашенко путь развития при всех его минусах и шероховатостях в принципе следует признать как разумный.
В том числе и тактику «прижимания» к России с целью сохранения рынка и получения преференций для энергоресурсов. Кстати, об этом в свойственной ему манере «откровенности» Лукашенко открыто говорит с трибуны парламента и перед рабочими массовками. Причем, похоже, он искренне считает, что Россия должна продавать Беларуси сырье по сниженным ценам, поскольку входит в союзное государство. Ведь иначе она не в состоянии выдержать с ней конкуренции при продаже своей продукции. И в этой осознанной повязанности самый надежный залог того, что о любых перебранках Минска с Москвой можно сказать: «милые бранятся – только тешатся».
Своенравные близнецы
На публике АГ неизменно именует ВВП «другом». Даже сегодня – и в своих спичах в парламенте, и на большой пресс-конференции, укоряя и браня, он упоминал его в таком качестве, параллельно как мантру повторяя штамп о священной дружбе «братских народов». Лукашенко любит подчеркнуть особую доверительность личных отношений, обращение друг к другу на «ты» и оправдывая резкость своих выпадах «дружеской откровенностью».
Путин о своих отношениях с ним отзывается куда более сдержанно и более официально, предпочитая на цифрах и фактах разъяснять техническую сторону «разногласий». Чувствуется, что панибратство АГ его раздражает, и лишь из дипломатических соображений он относится к нему снисходительно. В то время, как для белорусского вождя присвоение российскому царю ранга «друга» является попыткой подчеркнуть свой статус, способность особого влияния на партнера.
В этой игре также отражается обоюдный фундаментальный интерес – опасение покушаться на все еще сильную инерцию общественных симпатий между двумя народами. Здесь имеет место классика формулы «сукин сын, но свой сукин сын».
И это притом, что, будучи близнецами по монархическим позициям и характеру режимов власти, АГ и ВВП сильно различаются и стилем правления, и своими ценностями.
Во-первых, эти лидеры различаются по интересам. Путин – плохой экономист и не любит заниматься хозяйственными делами. Для него это мелко, скучно и трудно. Тем более, что он оказался везунчиком и создал относительное благополучие в стране исключительно благодаря конъюнктуре на рынке углеродов. Просто начал немного делиться с населением крохами со скатерти –самобранки. Его стихия – океан мировой политики, где он стремится быть в компании самых видных игроков, решающих судьбы планеты. Для своего внутреннего имиджа он делает ставку на особенности национального менталитета, который, подобно ему, тоже не расположен упорно трудиться ради благополучия. Зато получает кайф от имперского угара и гордится тем, что тебя « уважают» по меркам подворотни. То есть – боятся.
Лукашенко, напротив, мнит себя опытным хозяйственником, любящим в режиме ручного управления вникать в дела производства, разъезжая по стране, где неизменно встречается с «трудовыми коллективами» и устраивает прямо перед ними разносы директорам со снятиями и даже посадками. Он весьма реалистично оценивает возможности политического влияния Беларуси с ее 11-милионным населением, и зависимость от крупных соседей – России и Польши. В характерной для него наступательной форме АГ рефлексирует по поводу мнения о его стремлении ладить и с Востоком, и с Западом, объясняя это единственной возможностью для выживания страны. Даже свои не слишком частые поездки за рубеж АГ использует (во всяком случае- интерпретирует), прежде всего, как желание обрести новые рынки сбыта и привлечь инвестиции.
Существенно отличаются у двух диктаторов и отношения с политической и экономической элитой. В стилистике Путина это тайны византийского двора, куда не должен проникать любопытный взор простых зевак. При этом он склонен гарантировать стабильное служебное долголетие и имущественную ренту в обмен на личную преданность. Даже активизировавшуюся в последние годы чистку номенклатуры с трендом к омоложению он предпочитает делать без лишнего шума и публичности. Официальные разъяснения по поводу снятие даже крупных чиновников, таких , как глава РЖД Якунин, военный министр Сердюков или министр Улюкаев освещались в основном за счет вбросов в СМИ. А информация поступает в таких случаях столь туманная, что на нее сложно ссылаться как на достоверную. Расследования обычно ведутся долго и заканчиваются без серьезных санкций для приближенных.
Лукашенко же напротив любит устраивать публичные порки. Типичный сюжет белорусских телехроник – президент на фоне цеха и рабочих, в присутствие которых он устраивает «разбор полетов»» для местного начальства. Номенклатурную обойму он часто перетасовывает, причем с подробной мотивацией. Конечно, это нравится публике, формируя имидж строго и справедливого «отца».
Соответственно, совершенно не похожи и модели поведения для взращивания авторитетов. Для имиджа АГ самым ключевым словом можно считать «откровенность». Широко открытые, честные-пречестные глаза, задушевные жесты, сильные интонации с сочетании с мощной комплекцией сопровождаются долгими спичами, в которых он, словно обращаясь к тебе лично, производят сильное, чарующее воздействие. Исповедуя тезис о том, что у «Лукашенко нет секретов», он часто даже кокетничает, извиняясь и коря себя за то, что «не может удержаться, хотя и не надо бы говорить». Языком и всеми своими манерами он изображает «человека из народа» — доступного и открытого. Примечательно, что в одной и той же манере он говорит и с правительственными чиновниками, и с журналистами, и с работягами в цеху.
Путин свою «народность» предпочитает выражать в блатных манерах парня из питерского двора, который с детства усек мудрость недоверчивости, хитрости и скрытности, дабы держать экзамены этого коварного мира. Его знаменитый пас на счет «мочить в сортире» был принят с восторгом. И с тех пор он даже походкой изображает парня из подворотни. Для своей стилистики он уловил такие мотивы уважения к царю-богоносцу, как сталинское немногословие и недоступность к телу и замыслам, корпоративная закрытость элиты и ироническое отношение к «ценностям». Конек его ауры — непредсказуемостью. Свои «выходы в народ» тщательно дозирует, предпочитая общение с ним в дистанционном режиме – в форме традиционных многочасовых пресс-конференций и редких выступлений в Думе.
И при всем притом и АГ, и ВВП свято чтут негласное табу, исключающую какую-либо критику государственно-политических систем друг друга. Полагаю, что в основе его осознание того, что оба режима в основе своей схожие. Как и главный мотив пребывания у власти – ее удержание. И неважно, какие трактовки для этого придумали они для себя и внешнего мира – высокие сверхзадачи, чувство долга или элементарный страх расправы после ее утраты. Видимо, они понимают, что малейшая критика в чужой адрес даст эффект «на воре шапка горит». С другой стороны, восхождение в ранг вождя и сопоставимые сроки удержания власти внушают уважение друг к другу как особам особой — редкой породы. И это тоже один из гарантов, что дальше попреков размолвки не пойдут и «войны» между ними не будет.
Владимир Скрипов