Однажды приятелю достались билеты в театр Ленком, причем в директорскую ложу на премьеру. Давали какую-то чушь несусветную про любовь, комсомол и весну. Это был 1978 год. Мы пили в ложе лимонад, заедали эклерами и поглядывали на сцену. Там все было богато, крутились декорации, мелькали огни, артисты волнами выплескивались к рампе и откатывались назад, говорили какую-то хрень в зал, стреляли из наганов и размахивали флагами. Проработав к своим семнадцати два года актером-юнгой на сцене взрослого театра-студии, я вполне мог оценить и замысел режиссера, и работу приглашенного хореографа, и даже усердие мастера по свету: все было на уровне. Кроме самого главного: спектакль был вообще ни о чём и именно поэтому режиссер задействовал всю сценическую машинерию, на которую ЦК ВЛКСМ явно не пожалело денег. Приятель мне говорит: а представь, что на сцене сейчас Бонни М! Я легко представил — три черные красотки в расшитых блестючками блузках и Бобби Фаррел, танцующий, как мотылек летает, в белых джинсах-клеш, с копной на голове, как у сенаторши Петренко, только не из пластика. Ох, как хотелось!
Не, — говорю, — Нафиг Бонни-М! Пусть лучше Битлз! Прикинь, а ведь кому-то повезло в жизни!
И видели же люди живых битлов, на концертах были. Вот же повезло! Хотел бы я увидеть Маккартни и пожать ему руку. Почему-то мне казалось, что Пол должен протягивать не правую руку, а левую, он ведь левша! И я даже внутренне замешкался: а какую руку я бы протянул ему в ответ? Правую же не удобно, а левую — нелепо. Так мы и досидели тот спектакль, завороженно глядя на крутящуюся сцену и раскрашенный светом дым, в котором что-то комсомольское шевелилось, как личинки в коконе: завораживающее красотой и непонятностью. Отталкивающее инстинктивно, но восхитительно загадочное.
Когда шли через Александровский парк, растопыривший сирени, к Горьковской, приятель рассказывал: Бонни-М совсем недавно приезжали в Москву и несколько дней подряд выступали в Кремле. И на концерте был его, приятеля, дядя, работавший в Москве в министерстве культуры шофером. И дядя после концерта пробрался за кулисы, махнув красной министерской коркой перед носом охранников-гебешников, чтобы попросить у Бонни-М автограф. И даже зашел в гримерку, где был накрыт стол с русской водкой и икрой. И сам Бобби Фарел налил ему рюмку водки и подарил пластинку с автографом! А потом вся четверка напилась в стельку и их охранники на руках выносили в павительственную Чайку, чтобы отвезти в отель. Я не верил, конечно. Хотя… А вот бы мне оказаться за столом с Бонни-М! И поговорить с Фаррелом. Он бы сказал своим баритоном — я пью за мистера Запольского! И от него пахнет одеколоном с запахом цветущей после дождя сирени в белой ленинградской ночи. И запрокинул бы рюмашку, встряхнув копной волос, изогнувшись и почему-то отряхнувшись, как болонка после купания в ванной. А Лиз Митчелл кладет мне на плечо шоколадную руку и целует в щеку. И от нее пахнет тоже цветами и немного перегаром. Ох, тут у меня, конечно в животе бабочки бы защекотали крылышками, если бы я был женщной. Но бабочек не было, а произошло совершенно другое явление, более свойственное семнадцатилетнему балбесу: у меня чуть не лопнули джинсы. Белые. Расклешенные, купленные на Галере у фарцы за семьдесят рублей. Ох… В ту ночь мне снилась Митчелл. О, да! Это была страсть! Кстати, тогда я водку не любил, еще в пятнадцать лет отравившись на послепремьерном банкете в таетре, на котором тетки-актрисы все пытались меня, исполнителя роли сына полка, напоить и накормить баклаженной икрой. Так я в облеванной гимнастерке с ефрейторскими погонами и бутафорской медалью «За победу над Германией» на груди, был доставлен домой в такси и бессознательном состоянии. С тех пор ненавижу баклажанную икру, да в сущности и водку, и солдатскую форму, и георгиевские ленточки, и остальную дурь. Но речь не об этом, речь о Бонни-М!
Прошло восемь лет и я оказался первым журналистом в СССР, взявшим интервью у Маккартни для ленинградской «Смены» (кстати, ни у кого не сохранилась вырезка? А то и Бурлака, и даже Коля Васин говорят, что у них нет). И потом, когда после концерта на банкете меня представили сэру Полу и он протянул мне руку, то оказалось, что это именно правая. Крепкая, мускулистая рука с мягкими пальчиками. Обычно, у музыкантов пальцы на правой руке мозолистые, как у стеклодувов, а у него — нет. Но как-то я не обомлел от восторга. Так устроена жизнь: когда ты видишь воочию человека-легенду, происходит расщепление: человек остается, а легенда отходит куда-то, отделяется, как душа от тела. Как красивая упаковка слетает и остается только то, что было внутри. В этом есть что-то от убийства. Или суицида? Иногда бывает безумно жадь улетевший вникуда ореол славы.
Перед тобой просто усталый чел, улыбающийся красивыми фарфоровыми зубами цвета сантехники в уборной люкс-отеля. Потом, когда и мне придет время ставить вениры и мосты, я скажу ортодонту — делай белые, безо всяких подкрасок-прожилок. Чтобы одарять своей улыбкой незнакомых, которые смотрят на тебя, как на звезду. И ждут от тебя чего-то такого, что у обычных людей не водится. А ты такой же как и все — замотанный и загнанный, мучимый своими комплексами и проблемами. А порой с бодуна.И за гримом и пудрой — уставшая от сухости кожа, изпещренная морщинками от бесконечных улыбок каждый день с утра до вечера, которые даже вполне искренние! Но вот эта нужда — честно сиять глазами и взаправду лучиться, она и выматывает больше всего.. Так пусть хоть зубы сияют! Что-то же должно бросаться в глаза и запоминаться…
Да, я был когда-то телезвездочкой. Мелкой, но яркой. Не похожей на другие. Но не потому, что у меня какой-то особый талант или работоспособность, ум, образование и сила воли. Нет, я просто всегда-всегда стремился никому не угождать, ни под кого не класть свою работу и никогда не встраиваться в систему, глядя на мир и показывая его зрителям, слушателям и читателям под другим ракурсом. И это лучший путь к успеху: тебя будут смотреть, слушать и читать, но тебя будут ненавидеть те, кому твой ракурс ломает картину мира, но еще больше те, кто не хочет, чтобы их видели иначе, чем при фотографировании на паспорт. И это значит, что ты всю жизнь будешь сталкиваться с этой ненавистью. Тебя будут чморить все, кто получил власть, все, кто имеет рычаги влияния, все, кто чувствуют за собой силу. Россия так устроена. Она не хочет менять себя. И не хочет даже думать о том, что ей нужно меняться не так, как это предлагают любые вожди. И этой ненависти противостоит любовь и уважение очень небольшой группы тебе подобных. У них нет заводов и пароходов, нет власти и жажды власти. Нет оружия и денег. И они не защитят тебя ничем, кроме хиленького флешмоба. Но именно они — эти самые потребители моей теле-радио-литературной продукции и есть культурное ядро нации, надежда России. Да и всего мира. Человечества. И ради этого имеет смысл потерпеть все остальные неприятности.
Для своего телевизионного проекта в 1993 году я придумал название «Реки Вавилона». Почему? Что за странный вариант? Сидели у меня на кухне в доме-корабле с режиссером Ромой Серовым и оператором Андреем Селезневым, моя тогдашняя жена наливала чай, а мы думали: как назвать проект. Я попытался вспомнить самое яркое впечатление, ощущение. Вообще в жизни. И откуда-то из марианской впадины подсознания всплыл этот батискаф с клочком памяти. Мне вспомнился Александровский сад и сирень, мокрый сон с шоколадной девушкой, рассказ про то, как пил водку легендарный король диско… Рома Серов сказал: полная хрень! Причем тут реки? А вот «Вавилон» — это классно. Это же и есть Петербург! Город, построенный как башня к небу, но лишенный высшей волей возможности услышать сам себя! Супер! И пишется как красиво! А давай!
Ежедневное ньюс-шоу «Вавилон» выходило в эфир пять лет, пока какой-то мудак-директор телеканала не потребовал переменить название программы.
И стало передачей «Петербургское время», которая прожила в эфире до самого моего отъезда в 2011 году. И все эти годы нам никто не платил: я фактически покупал эфир на каналах, чтобы иметь возможность транслировать свою передачу. Как это получалось? Формально существовали договоры, по которым некое ООО покупало рекламные блоки с условием, что они выйдут в конкретное время в конкретной программе. И мы искали рекламу, продакт-плейсмент, выпрашивали деньги у меценатов, снимали ролики и сюжеты, продвигающие бренды. Мы были популярным в Петербурге ресурсом и я меня знали сильные мира сего. Я приходил к бизнесменам и банкирам, промышленникам и торговцам: люди, помогайте нам! Только независимость СМИ может дать гарантию свободы в стране! Не мелите чепуху про форматы, аудитории и медиа-планирование, уберите от меня своих сосок-пиарщиц, не ищите свою выгоду прямо сейчас — то, что я делаю, это не про сегодняшний день! Это прививка, вакцинация, это профилактика! Подумайте! Вас в стране тысячи, в Петербурге — сотни, а наша программа — одна! Если мы продержимся, то появятся последователи, если будут независимые от власти и олигархов, от необходимости искать рекламодателей, от спецуры и бандитов проекты, то будет будущее и у вас! И мне помогали. Немногие. Чаще всего до первого звонка из Смольного или даже со Старой площади: ребята, а зачем это вы спонсируете какого-то мутного чела, который вместо того, чтобы поддержать правильный курс на единство общества раскачивает лодку? Вы что нам враги?
Среди тех, кто меня спонсировал был Тамаз Мчедлидзе, молодой врач-стоматолог, открывший элитную клинику «Меди». Огромный, толстый, неповоротливый медведь-гризли. Ушлый, как черт. Отхватил помещение на Невском, каким-то образом купил самую лучшую аппаратуру, построил систему так, что реально его клиника стала лучшей в стране. И лечил, конечно, всех звезд: и мэра с женой, и депутатов, и ментов, и гэбуху. И взял себе на работу парочку влиятельных отставников в безопасность. Вообще было такое ощущение, что в его стокилограммовый зад был встроен мотрчик, Тамаз фонтанировал идеями и постоянно расширял бизнес. Зарабатывал миллионы влегкую, в его клинике даже ночью были очереди, а одна пломба стола минимум сотку баксов. В 95 году он придумал новый препарат. Смешал сосновую смолу-живицу с воском и салом, получилась мазь. Дешеваааая! Но ведь не все лекарства должны быть обязательно дорогие, а мазь эта помогала при болях в пояснице и вообще. Том позвал меня и спросил со всей своей прямотой: хочешь заработать? Придумай как разрекламировать препарат! А «Вавилон» тогда смотрели миллионы, причем особой популярностью я пользовался у бабушек. Как говорят эти ваши маркетологи «таргетная аудитория 50+».
Я предложил Тому необычный вариант — давай устроим акцию: каждый день в прямом эфире я буду бесплатно раздавать твою мазь пенсионерам, поставлю специальную камеру в фойе телецентра и ведущего. И будем облагадетельствавать население. По цене рекламной акции мы торговались часа два: Тамаз ну никак не хотел платить адекватные деньги. А каждая передача обходилась мне минимум в 600 долларов. В конце концов, я плюнул и согласился чуть ли не на себестоимость: с овцы хоть шерсти клок, да. И мы успешно продвигали эту самую мазь, пока она не пользовалась спросом. А когда ее просто стали сметать с прилавков, акция завершилась. Честно говоря, я тогда затаил на Тамаза обиду: изначально в нашем устном договоре речь шла о гораздо более продолжительной акции. Но у меня было правило: раз многие люди помогают тебе безвозмездно, то это не потому что ты такой офигительный, а потому что это они — такие. И ты тоже помогай. Не торгуйся. Сами придут и предложат.
Однажды, через много лет Тамаз позвонил мне и говорит: я хочу выступить в эфире твоей программы. Я изобрел новую методику жизни. Если правильно питаться и отдыхать, то можно похудеть до нормы и найти в себе столько сил, что и не снилось. Хочешь расскажу? Но денег не проси, я платить не буду! Ну я обалдел. Ты понимаешь, что у меня каждая минута эфира покупается? Что я трачу огромные средсва на свои программы? Что нас никто не оплачивает? Ты же бизнесмен, ты же себя продаешь! Ты блин в списке Форбс, а я не знаю как команде зарплату выплатить, дети у людей, их же кормить надо, понимаешь? Но Том парень прижимистый. И не дал ни копейки за полчаса прямого эфира. Хотя интервью получилось потрясающим: Том действительно похудел на 80 килограммов и выглядел моложе лет на двадцать! Но что я все о деньгах да о деньгах? Мы же про Бонни-М!
Так вот в ту далекую пору, когда мы с Томом раскручивали его мазь от радикулита, он однажды позвонил мне ночью. Я продрал глаза с трудом: Тамаз, что случилось?
Срочно приезжай в «Асторию»! Срочно! Прямо сейчас!
Но я сплю, почему не завтра?
Я сказал: срочно!
Ладно, срочно так срочно. Всякое бывает. Видимо надо помочь. Я оделся, вызвал такси, поехал в ночной клуб-варьете самой пафосной гостиницы Петербурга. Ну насчет самой, конечно мне могут и возразить, но все-таки «Астория» уж точно самая известная. И вот влетаю в зал, спрашиваю у хостесс где Тамаз, она меня ведет в кабинет. Отдельный. Там стол накрыт и страннейшая компания. В сосиску пьяный Том и не мене пьяные бабы-негритянки. Жирные и страшныыые! Немолодые, жутко потасканные и с опухшими рожами. А рядом — -кокаинового вида мулат. Лет пятидесяти. Какой-то весь облезлый. С залысинами, худющий и вертлявый. И тоже с опухшей мордой, будто у боксера с ринга после нокаута в десятом раунде. Тамаз пытается оторвать зад от стула и получается это у него с трудом. Он плюхается обратно и орет громовым голосом:
Водки! Водки моему другу Димке Запольскому! Ну-ка быстро налить ему водки!!!
Мулат вскакивает и на цирлах бежит ко мне с рюмашкой.
Нет, ты тоже пей! За моего друга Димку Запольского все пьют до дна!!!
Мулат давится и пьет. Жирная сисястая африканка протягивает мне огурчик. Ну что, выпили до дна. Потом еще раза три. Потом я говорю: «Томми, генецвале, батоно Тамаз, отпусти меня домой, дорогой, а! Устал я как собака!» Тамаз налил на посошок, впихнул в меня бутерброд с икрой, а четверка его гостей поплелась меня проводить. Мулат заботливо подал пальто на полусогнутых, а самая сисястая и жопастая даже пыталась задушить в объятиях, утопив меня в декольте, но я как-то умудрился вытечь из ее цепких рук и смотаться. К полудню следующего дня я позвонил Тому на мобильник: ты меня зачем вчера выдернул-то? Что за дело было? Том икнул и сказал со своим очаровательным грузинским акцентом: Ты чего, нэ понал? Это же Бонни-М! Ты помнишь «By the rivers of Babylon, there we sat down, Ye-eah we wept, when we remembered Zion!» Да, у Тамаза есть слух и даже голос.
Я не помню, что ему ответил тогда. Скорее всего просто емко и коротко сказал слово «Бл@@ь!», вложив туда все эмоции сразу. Тамаз решил на шару сделать зубы звездам нашей пурпурной юности ну и заодно показать друзьям крутоту. Видимо, когда у звезд немного отошла анальгезия, был глубокий вечер и все легли спать, один только я подорвался. А суть была в том, что диско-легенды должны прислуживать гостям Тома. Что они профессионально и исполнили. Ну вот так я выпил водки с Бобби и даже Лиз Митчел попыталась осуществить мою эротическую фанатзию. Но к счастью не смогла… Нет, у меня нет возникло предубеждения к выходцам с Карибских островов, в ту пору даже была у меня подружка , очаровательная аспирантка Карэн из первого меда. Недавно, кстати, я в фейсбуке наткнулся на ее страничку. Она немного повзрослела с тех пор и стала похожа на Лиз. В смысле на любителя… Как-то вот природа не бережет их.
И да, я не стал ее френдить, чтобы не расстаиваться лишний раз, видя ее фотку — главного врача крупногоамериканского госпиталя в государстве Сент-Винсент и Гренадины. Но речь не Карен, хотя она тоже неплохо пела спиричуэлз, заслушаться можно. Речь сейчас о моем друге Тамазе Мчедлидзе, способном удавиться за каждый цент. Три года назад, когда крымсталнаш, доллар стал 60 и ментам стали запрещать выезд (а еще и гривна рухнула, и тенге), мой потрясающий дайв-центр на тайском острове Ко Чанг почти перестал приносить прибыль. Я поставил корабль в сухой док на плановый ремонт и стал писать на одном закрытом сайте заметки-воспоминания. Меня спрашивали тамошние хипстеры про Путина и Собчака, про Цепова и английскую королеву, про принца Чарльза и академика Сахарова. И я писал. Красивые прикольные новеллки. Хипстеры спрашивали: а можно мы приедем к тебе учиться дайвингу и станем дайвмастерами? Да можно, почему нельзя? Приезжайте, тараканы, я вас чаем угощу! И приезжали. Один раз приехал даже очень специальный человек, который все расспрашивал, буду ли я писать книгу. И я сказал ему: «Конечно!» А потом в моем доме я обнаружил очень хорошо запрятанный пакетик с травой. Но выкинул сразу, законы в Таиланде суровые, даже если не расстреляют, то упекут надолго, а это все равно что расстреляют: тюрьмы в королевстве не очень. А потом приехали уже не ко мне, а к друзьям-конкурентам по дайв-бизнесу и не сраные хипстеры, а конкретные ребята из спецуры. Они решили, что я готовлю базу русской оппозиции и даже не просто пропагандистский центр, а что-то типа центра тренировки диверсантов-подводников. И очень быстро нашли способ договориться с местной властью-полумафией: мы откроем у вас на острове православный храм и вы сможете через общину решать все вопросы с русскими туристами и экспатами. И будем платить половину дохода от свечек и подношений. . А вы выкиньте отсюда «Морской дракон», он нам не нравится. И ко мне приехал местный мэр-китаец, объяснил, что в течение недели мне надо убираться вон, иначе у меня найдут не пакетик, а килограмм. И добавил: чем-то ты парень сильно насолил русским. Спасай себя! Ко мне ведь не только эти ребята приезжали, у нас тут эти ваши чеченцы гостиницу держат, так вот они — тоже.
И он не шутил и не преувеличивал. За неделю я не успел, тогда нас с женой избили залетные русские на глазах дочки, с криками «отдай деньги, сука!» И все это под запись на камеру. Потом даже по НТВ показали «Обманутые партнеры по бизнесу избили известного российского телеведущего». После этого от меня отвернулись даже старые друзья.
Мне пришлось закрыть бизнес, распродать за копейки снаряжение, оборудование кафе, бросить все и уплыть на своем кораблике, построенном практически своими руками через весь Сиамский залив на юг. Я понимал, что мне кранты, но надеялся хотя бы продать саму яхту, в которую вложил почти миллион долларов — стоимость моей квартиры в доме Бенуа на Каменноостровском. И да, никаких партнеров у меня не было. Я уплыл. Но продать корабль так и не смог — тайский морской департамент заблокировал любые операции с судном, требуя огромную взятку. И вот я с женой, дочкой и младенцем живу прямо в каюте целый год. Без света, без пресной воды и почти без жратвы. И понимаю: нам надо бежать куда глаза глядят, но только туда, где до нас не дотянутся руки русской разведки. А они подбирались все ближе и ближе. Я каждую неделю стал писать новые тексты, чтобы привлечь внимание к себе, давал интервью Радио Свобода и лез из кожи вон, чтобы все-таки обо мне знали и не дали бы возможность сгнить в тайской тюряге. Мне каждый день приходили смс и письма: сдохни, сволочь, все равно тебе не жить! Твою жену будут насиловать камбоджийцы, твою дочку продадим в бордель, а сынишке выпустим кишки на твоих глазах и ты будешь смотреть, как его жрут крысы. Они могли, да. И те кто писал, и крысы. А крысы зажирали: у нас не было денег на то, чтобы позвать специалиста по дератизации, а способа предотвратить переход грызунов с пирса на корабль просто не было. Мне было как-то очень неуютно. И я все время думал: как? Как мне выбраться? Ведь если я брошу корабль прямо у пирса, меня не выпустят из страны, повяжут в аэропорту, пришьют экологическое преступление, владелец ответственен за яхту. А это ведь стофутовое корыто! Но выбираться надо, хотя бы ради детей!
И я нашел выход на одного тайского генерала, учившегося в Америке. Помоги! Он сказал — 25 тысяч долларов и я гарантирую, что ты сможешь выехать из страны, когда переоформишь корабль на другого. А у меня в кармане сто бат, на пачку сигарет, все снаряжение продано, а что не купили, то уже безнадежно испорчено: при плюс сорока и морской влажности техника живет недолго. Мы торговались и сошлись на десятке. Я написал в своем ФБ вопль о помощи. Люди, спасайте! Хоть что-нибудь, хоть копейку, хоть цент! И произошло чудо: мне на карту стали приходить деньги. Совсем от незнакомых людей. И довольно значительные деньги. А однажды мне пришло письмо от Тамаза Мчедлидзе. «Сколько надо?». Я сказал недостающую сумму, она была очень велика. И через день деньги были на моем счету: мой друг Томми спас мою жизнь и жизнь моей семьи. Спасибо, тебе родной! Никто никогда не сделал для нас больше. Да воздастся тебе за это в обоих мирах!
Я заплатил взятку и нашел местного ирландца-подонка, который «купил» мой корабль вместе с моей фирмой за копейки. Подонок, потому что умудрился при этом еще и кинуть. Но это не важно. Мы выбрались, у нас были деньги на билеты и даже на аренду квартиры месяца на три, пока оформляются документы. Жалко, конечно, кораблик. Но ведь речь не о корабле, а о Бонни М!
Накануне своей эмиграции я работал советником председателя федерации профсоюзов. И часто мы с ним общались в ресторане «Гимназия», хозяева которого арендуют у профсоюзов помещение. В этом огромном зале был корпоратив конторы, которая строила всякие стадионы для Газпрома. И в этой конторе управление HR возглавляла одна девушка. Когда-то она была моей женой, и именно тогда она разливала нам чай, когда на моей кухне мы придумывали название «Вавилона». Потом она объехала со мной полмира, за ней волочился Собчак, ей отправлял поздравления с днем рождения Михаил Горбачев, я даже помог ей стать телеведущей и пресс-секретарем вице-губернатора. Короче, звездой она стала взаправдашней. Правда, когда она однажды ошиблась с номером телефона и вместо любовника отправила смску мне, я перестал писать ей тексты и пресс-релизы. Ну и выгнали ее отовсюду. А я так даже и из своего дома, правда компенсировав половину стоимости жилья. И тогда она решила, что просто обязана найти себе крутую работу в Газпроме. Чтобы, так сказать, качество жизни не упало. Поначалу устроилась в контору ГАЗИ-инвест, но оказалось, что она принадлежит не газовому гиганту, а дагу по имени Гази. Обломчик такой получился. Но потом все-таки нашла должность в Газпроме. И вот 38 декабря 2010 года управление по персоналу заказало корпоратив. И в качестве звезды позвали выступать господина Роберта Альфонсо Фаррела. Да, того самого. Чтобы пел вживую и вместе с остальной группой (но уже без Митчел, у Лиз в то время был свой Бонни-М) И в процессе гулянки Фаррел почувствовал себя совсем плохо. И спросил у девушки, кен я гоу хом, типа мне вери бед.. Но девушка ответила так, как на ее месте постпупил бы любой советский пионер: «Ноу, ю маст синг фулл программ!» Хотя формально договор был на часовое выступление, а не на полночи. Ну и бедный измученный Фаррел втянул пятую дорогу и пошел дальше прыгать. А ночью 61-летний Бобби умер. В питерском отеле на Римского-Корсакова. Прости, меня Бобби! Я не должен был тратить десять лет на ту девочку, пытаясь сделать из нее что-то путное. Она так и не научилась человечности, хотя я так старался! Мне очень жаль, Бобби!
By the rivers of babylon (dark tears of babylon)
There we sat down (you got to sing a song)
Ye-eah we wept, (sing a song of love)
When we remember zion (yeah yeah yeah yeah yeah)
By the rivers of babylon (rough bits of babylon)
There we sat down (you hear the people cry)
Ye-eah we wept, (they need their god)
When we remember zion (ooh, have the power)
А не восстановить ли нам проект «Вавилон»?
Дмитрий Запольский