О РПЦ нынче пишет много кто, но почти всегда это люди, которые или действительно глубоко погружены в ее жизнь, или не имеют к ней никакого отношения. Пожалуй, стоит внести в сию картину хотя бы толику разнообразия. И поскольку меня было бы правильно назвать захожанином (хожу в церковь несколько раз в год, Евангелие и кой-какие умные книжки читал, но религия занимает в моей жизни весьма скромное место и порой я не прочь как сам погрешить, так и попропагандировать нечто неблагочестивое), попытаюсь это сделать.
Немного истории.
Слушайте, русские люди, за что мы боремся:
За поруганную веру и оскорбленные святыни.
За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, в конец разоривших Святую Русь.
П.Н. Врангель, воззвание 20 мая 1920 г.
При Нём набирало силу русско-имперское советское православие,
базой которого было знание, что Советская власть – самая лучшая.
А. Харчиков, «Слово о Сталине»
Вступление.
Описание современного положения дел немыслимо без предыстории. И, пожалуй, я начну ее с 1917 года. Поскольку почти два века до того, начиная с Петра, церковь была лишена какой-либо независимости от государства и по сути превращена в министерство, неудивительно, что после Февраля встал вопрос о ее реорганизации. Для этого был созван первый с 17 века поместный собор, решивший восстановить институт патриаршества. Данное историческое решение было принято практически сразу после Октября, принесшего с собой не только принципиально новое государство, но и новую государственную религию. Да-да, большевизм вполне можно назвать религией, ибо он имеет свои ответы на все основные религиозные вопросы: отношение к сверхъестественному, к человеческой жизни, смысл жизни и т.д. Причём, что немаловажно, большевистская религия считает себя единственно истинной и склонна к насильственному прозелитизму. И русскую Церковь вполне закономерно постигла тогда поистине трагическая судьба, в целом схожая с судьбой ряда других православных Церквей после османского завоевания. Собственно пресловутое сергианство — это перенос на оккупированную русскую почву той модели подчинения Церкви иноверному государству, которая сложилась в Османской Империи.
Однако в силу своего отрицания существования Бога и загробной жизни коммунистическая вера оказалась недолговечной. Уже в советско-германскую войну только на ней выехать не удалось, пришлось включать дореволюционные смыслы, в т.ч. временно прекратить гонения на православных. А к концу 60-х коммунизм и вовсе умер как религия, остался лишь внешний фасад. И не удивительно, что разочаровавшаяся в марксизме-ленинизме интеллигенция начала искать себя в чем-то ином.
В т.ч. и в Церкви. Да-да, многие начиная от Солженицына и заканчивая Сорокиным тогда начали задаваться вопросом: «Если коммуняки говорят, что Бога нет, может, он все-таки есть?» Возникло даже чисто православное диссидентство (З. Крахмальникова, Г. Якунин, В. Осипов и др.). Собственно именно с этого и началось возрождение Православия в России.
Грянула перестройка, в ходе которой все витавшее ранее на кухнях столичной интеллигенции хлынуло в ширнармассы. Включая и интерес к ранее гонимой Церкви. Православие стало модным. Стало модно креститься и крестить детей, стало модно венчаться, стало модно жертвовать на восстановление храмов и стоять в них на праздники со свечкой… Но говорящие о втором крещении Руси все же явно выдают желаемое за действительное. О чем и поговорим ниже.
Постсоветское время: процессы и итоги.
Очевидно, вчерашние советские атеисты, приходя или заходя в Церковь, несли с собой весь свой багаж и оно не могло не сказаться. Скажем, еще доперестроечная интеллигентская волна обращений принесла с собой дух советского либерализма, который на «продвинутых» приходах сохраняется и по сей день. Но есть и более интересный вопрос: как так получилось, что Церковь, предстоятель которой отказался молиться за ГКЧП превратилась в одну из пресловутых скреп. На него мы и попытаемся ответить.
Конечно, проще всего объяснить сие следованием принципу «всякая власть от Бога», применяемым к любой власти, которая более-менее прочно установилась, помноженным на специфику сергианской модели, которая так никуда и не делась. Пожалуй, в случае именно высшего руководства РПЦ таким объяснением даже стоит удовлетвориться. Но Церковь не только с религиозной, но и с мирской точки зрения никак нельзя свести лишь к ее руководству.
Так вот, для православных поддержка перестройки и реформ была вещью не менее естественной, чем, скажем для российских евреев начала прошлого века была поддержка Февральской революции, ибо вопрос ликвидации власти КПСС — это был вопрос борьбы за равноправие и свободу вероисповедания. Однако вскоре им предстояло узнать много нового. Например, что свобода вероисповедания — это не только восстановленный Храм Христа Спасителя, но и масштабный протестантский, а то и кришнаитский, сайентологический и т.д. прозелитизм. Что кто-то получил возможность спокойно вести религиозный образ жизни, а кто-то – наркотический или гомосексуальный. Что из самиздата перебрались в книжные магазины не только Солженицын, но и Сорокин с Лимоновым, а в галереях стали свободно выставляться не только Глазунов, но и Кулик. И не все оказались готовы к такому развороту событий.
Вообще, в перестроечном народном порыве сочетались два тренда: «как на Западе» и «Россия, которую мы потеряли» (в который и вписывался интерес к Церкви). Причем если на Запад еще как-то можно было посмотреть на расстоянии (пусть не позволяющем увидеть, что «в Америке нет стиляг», но всё же), то о старой России представления были совсем уж смутные, уровня «православие, царь и границы 1913 года», при этом чем царь отличался от генсека кроме вероисповедания и способа передачи власти, мало кто понимал, а границы 1913 года походили на советские куда больше, чем границы РФ.
Продолжать на тему того, что крещение как таковое не могло научить людей, как открыть предприятие без Госплана, возделывать землю без колхоза и строить партию без КПСС, можно еще долго. Так или иначе, благо сменовеховские наработки существовали уже давно, в среде православной общественности еще в первой половине 90-х и явно вопреки позиции высшего руководства РПЦ приобрела определенную популярность следующая идея: поздний СССР был вовсе не так уж плох, явно лучше Запада и ельцинского режима, просто надо было заменить госатеизм на «русско-имперское советское православие», марксизм-ленинизм — на «за царя и Сталина против Запада, демократов и бандеровцев», разрешить частную собственность на уровне магазинчиков и кафешек, а все остальное, особенно по части неполитической цензуры и внешней политики оставить по-прежнему.
В общем, несмотря на усилия православных, не желавших сходить с ума и не готовых так просто забыть про новомучеников и исповедников российских с одной стороны и усилия красных ортодоксов, оравших о том, что пока люди мрут с голоду, попы строят храмы, где молятся за банду Ельцина с другой, вышеуказанный тренд постепенно набирал обороты в церковной ограде, как, впрочем и вне ее.
Когда на смену великой криминальной революции пришла великая криминальная стабилизация, мода на Православие стала потихоньку проходить, а вот разыгрывание властями церковной карты — потихоньку усиливаться. Преувеличивать серьезность всех этих стояний жуликов и воров со свечками, конечно, не стоит. Просто ради пущей сохранности честно свиолончеленного они решили говорить максимально приятные народу вещи. Уважает народ Церковь? Будем стоять со свечками. Празднует народ Победу? Сделаем из нее настоящий культ. И т.д. Однако результат в виде поддержки явного большинства воцерковленных верующих был ими получен.
Шло время и общественному компромиссу нулевых пришел конец. И, как реакция на православный путинизм, пошел рост антицерковных настроений среди условной Болотной, ярко проявивший себя в ходе истории с Pussy Riot. Неадеквата тогда была масса с обеих сторон и мне особенно прискорбно, что и с православной стороны тоже. Разберем же причины излишне резкой реакции части верующих.
Когда любая национальная или религиозная община подвергается жестоким преследованиям, это так просто не забывается. Евреи вот пережили Шоа (автор предпочитает из ряда политических соображений использовать ивритское название геноцида евреев нацистами – прим. Егор Ершов) и теперь части из них мерещатся газовые камеры в призывах ввести визовый режим со Средней Азией. Более здравомыслящим, конечно, не мерещатся, однако полагаю: если бы кто-то подебоширил в синагоге и получил в процессе судебного преследования одобрение своего поступка заметной частью общества, такое встревожило бы и их.
Так вот, православные России пережили в прошлом веке страшные гонения и теперь крики «Срань Господня!» в храме волей-неволей ассоциируются с аналогичными выходками Союза воинствующих безбожников, подкреплявшего репрессии против верующих своим агитпропом.
И это наложилось на следующее: действительно воцерковленные люди к тому времени поняли: они — всего лишь меньшинство, которое в обозримом будущем никак не станет большинством и сие породило тенденцию, если угодно, алавитизации их сознания: люди стали рассматривать ситуацию в первую очередь с точки зрения интересов собственного сообщества и полагать Путина своим человеком, случайно оказавшимся наверху в де-факто нерелигиозной стране и сделавшим для Церкви максимум возможного. А повезет ли так после ВВП — еще большой вопрос, после Pussy Riot вылившийся в откровенный страх перед возможными переменами.
Проблема усугубляется неспособностью находящихся вне РПЦ людей, недовольных ей сформулировать какие-то реализуемые предложения, которые могли бы лечь в основу некоего компромисса.
Послание к неправославным.
Собственно, я хотел бы сказать данной публике следующее:
— Если вы желаете возврата к госатеизму — диалог с вами невозможен в принципе и вы стремитесь к чему угодно, но только не к свободной России.
— Уния и реформация — это отказ от Православия в пользу католичества (в первом случае) или какой-то новой протестантской конфессии (во втором). Для православных, твердых в своей вере такое в принципе неприемлемо и, к слову, подобные идеи в 99.9% случаев выдвигают родноверы и атеисты, что, впрочем, весьма доставляет.
— С идеей некоей альтернативной РПЦ МП юрисдикции тоже не все так просто. Даже если наплевать на правовой аспект вопроса (а значение церковного права в Православии огромно и согласно ему РПЦ МП — единственная легитимная русская Церковь, что признано остальными православными Церквями), картина складывается следующая:
1.РПЦЗ, единственной альтернативной юрисдикции, которая способна была стать серьёзным конкурентом РПЦ МП, больше нет, есть лишь ее осколки и осколки ИПЦ, в общем нынешнее «альтернативное Православие» представляет собой конгломерат карликовых структур с сомнительной для постороннего наблюдателя репутацией и бесконечными внутренними склоками.
2.Попытка создать уже после Путина «хорошую антисоветскую Церковь» при поддержке новых властей приведет к тому, что первыми туда побегут чаплины, милоновы и прочие авторы советской народной линии. Опыт Украины и Болгарии, где попытались замутить подобное, не даст соврать. И если УПЦ КП еще держится на плаву благодаря отсутствию законной украинской автокефальной (независимой) Церкви и широким связям товарища Денисенко, то в Болгарии проект потерпел полнейшее фиаско.
— Возврат к дореволюционной модели, скопированной, к слову, с характерной для протестантских монархий Европы не устроит в итоге практически никого. Одни воспримут ее как выход клерикализации на новый уровень, другие — как угрозу вмешательства государства в церковные дела на новом уровне.
— Вопросы языка богослужения, порядка занятия церковных должностей, семейного положения духовенства и т.д. — сугубо внутренние вопросы церковной жизни. Более того, людям не в теме не всегда просто в это поверить, но сторонники перемен в таких вещах зачастую совсем не против использовать государство в своих целях (в 20-е обновленцы сотрудничали с большевиками против «тихоновцев», да и в 90-е аппелировали к властям), а вот непримиримые к советской власти РПЦЗ и ИПЦ (да и их нынешние осколки) были и остаются весьма консервативными в данных аспектах.
— Руководство РПЦ МП — весьма хитрые и осторожные люди, мыслящие в категориях церковного права и на длинную дистанцию (не случайно, кстати, на уровне церковных границ крымнаш к явному неудовольствию кремлевских сидельцев сверху и бабок с иконами Сталина снизу не был признан, не говоря уж о Приднестровье, Абхазии и Южной Осетии). И глупо ждать от тех, чьи предшественники пальца о палец не ударили, чтобы защитить царя и откровенно поддержали крушение совка, какой-то активной поддержки Путина в действительно критической для него ситуации.
— Наконец, Церковь — это тот случай, когда никто не поможет утопающим кроме самих утопающих. Что-то изменить внутри нее к лучшему можно лишь через ее мирян, среди которых, кстати, есть известные либералы и националисты (Навальный, покойный Немцов, Зубов, Белов, Басманов и др.) и клира, где помимо отцов звездониев есть такие люди, как Кураев или Г. Митрофанов.
И еще пара более общих моментов:
— Вопрос о некоей клерикализации общества сложнее, чем кажется по той простой причине, что влияние христианства на нашу культуру гораздо глубже, чем представляется на первый взгляд. Например, человеческие жертвоприношения нам кажутся чем-то немыслимым, а вот для наших дохристианских предков это было в порядке вещей, причём они стали для нас неприемлемы именно благодаря крещению Руси и вообще Европы. А то могли бы практиковать такое и сегодня после заверения письменного согласия быть принесенным в жертву у нотариуса и пары медицинских справок. В общем, всякий раз, когда речь заходит об абортах или однополых браках, помните об этом.
— Стоит не забывать: Православие — вера многих поколений наших предков и если вы не считаете всю русскую историю с 988 года одной сплошной ошибкой, имейте сие в виду. И особенно имейте в виду то, что русское сопротивление большевизму всегда имело сильный православный уклон.
Послание воцерковленным.
В свою очередь, воцерковленным православным стоит осознать следующее:
— Будущее Православия в России неразрывно связано с будущим русского народа и из того, что какая-то часть татар и евреев крестилась никоим образом не следует возможность массового крещения тех же китайских мигрантов, не говоря уж о мусульманских. Вот не будет такого и все. Хотя бы потому как те татары и евреи были не так уж многочисленны плюс они меняли веру под влиянием русской культуры, которую нынешние орды понаехавших откровенно презирают.
— Соответственно, в долгосрочной перспективе надо смотреть в первую очередь не на то, кто больше подсвечник-шоу устраивает или о традиционных ценностях без уточнения традиции болтает, а на то, кто за то, чтобы Россия осталась в этническом смысле Россией, а кто ведет дело к тому, что некогда русские земли будут поделены между неким халифатом и Китаем. Путинский режим же однозначно ведет дело к последнему, в то время как его скорейший крах хотя бы дает шанс что-то в этом плане изменить.
— Благодаря большевикам русский народ стал слишком слаб и истощен, а посему всевозможные мечтания имперско-мессианского рода сегодня крайне вредны. И вопрос о банальном самосохранении русских (а, значит, и Православия в России) сегодня гораздо актуальней мечтаний о кресте над Святой Софией, сколько бы греки, армяне и просто советские попы не уверяли нас по приказу из Кремля в обратном. Наконец, ряд православных народов попросту не хотят подчиняться Москве. Оно делает их менее православными? К слову, удержание в составе РПЦ заграничных епархий имеет смысл лишь там, где прихожанами являются в основном русские и ничего плохого в перспективе появления в законном порядке украинской, белорусской и молдавской поместных Церквей, независимых от МП нет. В конце концов в Православии нет единого административного центра, подобного католическому Риму.
— Следует избавиться от всевозможных диких предрассудков, имеющих хождение в церковной среде. Например, не надо ставить собственные фантазии на тему гипотетического воцерковления СССР выше вполне реального сонма новомучеников и исповедников российских и радоваться, что в гражданской войне не победили белофевралисты, а то у нас были бы гей-парады. Не надо думать, будто бы католики и протестанты хуже мусульман, ибо мусульмане были прекрасными подданными русского царя и не любят Америку, а вот христиане западных конфессий – априори пятая колонна. Не надо думать, мол, русский — это обязательно православный, а если русский — атеист, то он уже и не русский. Продолжать можно долго, думаю, вектор понятен.
— Возвращаясь к вопросу о традиционных ценностях. Задайте сами себе вопрос: а чем аборты с христианской точки зрения лучше содомии? Неужели тем, что в те славные времена, когда в Прагу было реально попасть только на танке, а колбаса из туалетной бумаги была по 2.20, в УК была 121 статья, а вот на аборты было принято бегать, словно к зубному? И если аборты ничем не лучше, то, может, при разговорах о «Евросодоме» уместно спросить, а судьи кто? Наконец, может, потуги режима изобразить нечто похожее на мораль позднего СССР с ее скорее уголовными, чем христианскими представлениями об известном грехе, вообще не представляют собой какую-либо ценность?
Яркий образец нынешней «патриотической» морали.
— Религиозный расклад в России таков, что позволяет говорить исключительно о светском государстве. При этом механизмы гражданского общества являются более надежным инструментом отстаивания интересов православных, чем надежда на своего или представляющегося своим президента, у нас тут всё-таки не Босния и не Сирия.
Заключение.
Полагаю, если мой голос будет услышан, то будет хорошо и тем, кто глубоко погружён в жизнь Церкви, и тем, кто вне ее, и таким вот, как я, захожанам. Добавлю к этому следующее: полемика вокруг Церкви и ее роли в жизни общества лишь укрепила меня в убеждении: Россия должна быть не только национальной, но также демократической (что позволит голосу разных конфессий быть услышанным) и федеративной (что позволит учесть особые потребности регионов и в религиозном плане тоже). Аминь.
Егор Ершов
От Редакции: материалы, публикуемые в данной рубрике являются частным мнением авторов и могут частично или полностью не совпадать с мнением Редакции