Вроде как А.В. вышел из ШИЗО и находится в обычной камере тюрьмы. А мы поздравляем читателей с прошедшим Днём прав человека и публикуем эссе Скобова с критикой межгосударственных правозащитных организаций, написанное в начале ноября этого года.
Мне представляется, что они действуют под влиянием инерции от триумфальных побед демократии в конце ХХ века. Автократии тогда сыпались как карточные домики, а уцелевшие всячески пытались изобразить соблюдение правовых и гуманитарных приличий. От них тогда многого удалось добиться, и возникла иллюзия, что, действуя в рамках «общего правового пространства», от них можно будет добиться всего. Распространилось мнение, что в постиндустриальном мире они не смогут долго сопротивляться этой тенденции. Hо тренд сменился. Возникли «автократии нового поколения», вполне адаптированные к постиндустриальным условиям. Они взяли курс на глобальный (причём силовой) реванш архаики и перестали стесняться общественного мнения «цивилизованного мира». Их перестало заботить соответствие законодательства общим цивилизационным нормам. Они больше не нуждаются в общем с остальным миром «правовом поле». Они создают своё отдельное, со своей внутренней логикой – вполне тоталитарной.
Международные же институции продолжают пытаться говорить с автократией на языке «общего правового пространства», надеясь в его реалиях что-то доказать путём честного юридического спора. Автократии же ведут себя как бандит, который просто знает, что прав, потому что у него ствол. И он не собирается по этому поводу дискутировать.
Цепляясь за иллюзию «общего правового пространства» (или пытаясь втянуть в него оппонента), «цивилизованный мир» демонстрирует готовность «непредвзято» рассматривать и принимать во внимание мотивы и логику автократии. Но этим самым признается допустимость обсуждения обоснованности политических репрессий. Что всего хуже, это ведёт к коррозии правовой системы самого «цивилизованного мира».
Когда появлялась очередная репрессивно-запретительная новация, статусные правозащитники обычно говорили о «некомпетентности» законодателей и «неряшливости» законодательства. И предпочитали не видеть последовательную политическую волю, стремящуюся властвовать над мыслями и чувствами, не признающую за человеком никакого пространства, в которое нельзя было бы влезть сапогами или лапами. Это была воля людей, считавших необходимость какое-то время считаться с правовыми ограничениями своей власти унизительным результатом «величайшей геополитической катастрофы». Но пришёл их час вставания с колен.
«Правовая система» автократий внутренне не противоречива, целостна, и по своему стройна. Создавать её новым хозяевам жизни, часто не обременённым глубокими знаниями, помогали лучшие «эксперты» из самых «продвинутых» научно-образовательных центров. Здесь нет «злоупотребления правом». Есть другая внутренняя логика. Из другого мира. Старое диссидентское «соблюдайте ваши законы» не работает, да оно и раньше не работало. Те, советские, законы тоже были «с подвохом».
Отказ от обращения к «их законам» и был одним из главных моих «месседжей». Он призван акцентировать внимание не только на несовместимости правовой системы с человеческой, но и на экзистенциальной «антропологической» пропасти, отделяющей нас от тех, кто преступил все «законы божеские». Мы не будем ни в чём оправдываться перед ними, не будем ничего им доказывать, нам не о чем говорить с этими людьми. Разговор с ними возможен на том языке, на котором разговаривают с ХАМАС. Требование отпустить заложников не нуждается в теоретических правовых обоснованиях.
Я надеюсь таким образом в меру своих сил способствовать осознанию свободным миром того факта, что он столкнулся со злом, с которым невозможно договориться. Это зло можно только устранить. Все, что происходит со мной, должно быть использовано для выколачивания из прижимистых европейских буржуев большого количества железа. Это моя главная цель. Надеюсь, эта моя позиция будет отражена при рассмотрении вопроса «в инстанциях».