Статьи и очерки об иммигрантском движении наших дней
Идея «Перестройки-2», недавно всколыхнувшая российские СМИ, на мой взгляд, неуместна и, скорее, годится как удобный разностилевой штамп. Исторический опыт твердит: любые кардинальные реформы на Руси следуют за воцарением нового, неограниченных полномочий лидера. Такового сей момент и в телескоп не разглядеть…
Хаим Калин
При этом обращает на себя внимание антиперестроечный мотив, дружно подхваченный пропутинской торсидой. Как ни диво, та тональность куда удобоваримее помоев, регулярно закачиваемых в трубопровод антиукраинской пропаганды, что, в общем-то, объяснимо. Пусть немало адептов путинизма, в силу возраста, представляют горбачевскую эпоху скорее умозрительно, все же задушить в себе генную память у них не выходит. Что-то подсказывает им, подснежникам межвременья: хоть перестройка и развинтила агрегат империи, все же объективно продвинула общество вперед, и без революционных усилий, берущих начало с середины восьмидесятых, нынешний строй вряд ли был возможен.
Главное, однако, не в этом. Та же генная память подсказывает: не случись глубинных преобразований советского социума, их задел, выдвиженцев новой волны, был бы куда скромнее. Ведь полувоенный, аскетичный социализм выхолащивал все базовые смыслы, сводя общественные процессы к статистике смертей и рождений. И новый плутократический режим, хоть и объезд горбачевской перестройки, своими обретениями в части собственности обязан Революции Одиночек по гроб жизни.
Немаловажно упомянуть вот еще что. Лишь благодаря перестройке властная камарилья, перенеси их в семидесятые-восьмидесятые – инструктора райкомов с нулевой узнаваемостью, ныне – медийные звезды, что тридцать-сорок лет назад было недостижимо. Деньги же при торге с Вечностью, как известно, весьма условного покрытия.
Между тем каждый всплеск ностальгии по «безвременно ушедшей» империи, соседствующий с компанией по втаптыванию перестройки в грязь, вызывает у меня недоумение. Причем настолько искреннее, что я готов поубавить щелкоперскую безаппеляционность, выискивая любой, даже за уши притянутый компромисс. Пока не выходит, однако…
Дело в том, что адвокаты столь безнадежной реанимации, на мой взгляд, либо разъезжали по стране, именовавшейся СССР, на трехколесных велосипедах либо застряли в коварной щели, простите за резкость, прогрессирующей деменции. Ума не приложу, на кой ляд понадобилось вскрывать склеп государства, которое по причине системных приписок в экономике, фальсификата во всем и вся существовало в известной степени виртуально. Страна-призрак тотальной лжи и утаиваний. Страна не только мнимого величия, но и вялотекущего банкротства, ибо держа в страхе полмира, утилитарно во многих регионах недоедала. Страна, всю несостоятельность которой ощущал каждый совок, кто в девяностые влезал в шкуру эмигранта. Зона нужды и метаний, куда категорически не хочется, но в которую в рамках заявленной темы я вынужден в своих воспоминаниях вернуться…
Как бы там ни было, на рубеже девяностых, с нынешней – пика зрелости – колокольни, Советский Союз был государство как государство, более того, со многими атрибутами либерального уклада и уникальными достижениями пусть провального, но частью небесполезного эксперимента. Правда, по европейским стандартам откровенно бедное. Силовой блок, затурканный прессой и партийной верхушкой, демонстрировал покладистость, в основе которой – смятение и растерянность перед каскадом ежедневно обновляемых вводных. Гаишники, ОВИР, таможня, суды, пусть внешне, служили воплощением того, что «социализм с человеческим лицом» возможен. Надолго ли и насколько это прочно, никто, разумеется, не представлял.
Увы, в противовес расцвету духовных свобод инфраструктура планового хозяйства разваливалась, опустошая прилавки магазинов и кошельки граждан. В настроениях все чаще проглядывали нервозность, смятение – предвестник отчаяния, паники. Чудовищный промах Революции Одиночек – антиалкогольная кампания – лишь нагнетала атмосферу разлада, девальвируя значимость демократических перемен. Перестроечная героика все еще циркулировала в умах, но признаки усталости от демагогии нового порядка выказывались все явственнее. Крепло ощущение того, что власть, точно в биатлоне, совершает один штрафной круг за другим, платя дань родовому заблуждению марксизма. И финиша не дано…
Кривая преступности поползла вверх, резко меняя общественный тонус, к слову, весьма стабильный в эпоху развитого социализма. В экономически значимых местах все чаще мелькали криминальные лица, которые, еще недавно казалось, «достояние» северных широт. Как ни прискорбно, тот феномен служил единственно заметным индикатором смены вех.
На этом социальном перегоне демографическую карту страны встряхнуло…
История эмиграции из СССР – с момента его основания до середины восьмидесятых – небогата событиями как, скажем, обзор побегов из «Алькатраса». Походная философия большевизма, движения авантюристичного и глубоко антинародного, базировалась на нехитром: самосохранение режима любой ценой. В контексте этого императива выстраивалась и модель нового общества – замкнутость и безальтернативность бытия. Личность – заложник государства моноидеи, раз и навсегда отсеченного от остального мира.
При этом едва приоткрытый в семидесятые годы шлагбаум генеральную линию режима не изменил. Всего лишь 290.000 переселенцев за 11 лет, преимущественно из западных регионов страны, не поколебали репутацию строя – монополиста на души и границы обитания. Выменяв головы эмигрантов (в подавляющей массе – нацменшинства: евреи, немцы, греки, армяне) на твердую валюту и жизненно важные технологии, СССР в 1981 г. опустил заслонку, как только данность переселения совграждан на Запад, пусть жестко регулируемого, стала проникать в сознание масс.
Между тем в конце восьмидесятых симптоматика Большого переселенческого взрыва, подспудно вызревавшего в недрах взбаламученного, пошедшего структурными трещинами строя, просматривалась с трудом. Отчалившие малым контингентом отказники казались не более, чем очередная тактическая уступка-кость Западу, по аналогии с дискретными сделками семидесятых. Никто из потенциальных интересантов не предполагал, что на повестке дня не кратковременная компания, а кардинальный пересмотр эмиграционного законодательства, фактически распахивающего (по советским меркам) границы страны настежь.
Власти, понятное дело, не расклеивали новое уложение на билбордах, преследуя куда более значимые приоритеты. Тем временем слухи о послаблениях для эмигрантов ширились, проистекая в основном из-за рубежа. Там, в зоне права, ознакомившись с текстом, тотчас вникли: горбачёвский эмиграционный закон – огромный шаг вперед. Немедля, к своей выгоде, воспользоваться! И в СССР устремились всевозможные эмиссары из Израиля, Германии, США.
Билль устранил принципиально важное препятствие, о которое разбивали лбы многие кандидаты в эмигранты семидесятых,– ценз секретности. Сюда подверстывалась любая служба в армии, включая в спортроты и стройбаты, налагавшая, по демобилизации, подписать обязательство о неразглашении гостайны на 
длительный срок. А о сотрудниках секретных НИИ и упоминать лишнее – тех отсеивали, не вникая, кто завсектором, а кто техничка.
Между тем мгновенным катализатором эмиграции упомянутый закон не стал, хотя и под сукно положен не был. Но об этом поговорим в следующем очерке цикла.
Хаим Калин