Одно не слишком заметное событие минувшей недели вряд ли привлекло внимание не слишком искушенных в политике людей. Во вторник, 28 июля в Брюсселе состоялось экстренное заседание Совета НАТО. Инициировала его Турция. Анкара воспользовалась четвертой статьей Вашингтонского договора, дающей права члену Альянса обратиться за советами и помощью, если дома ЧП. Она хотела публично объясниться, чем вызван всплеск военной активности – атаки истребителей F-16 против боевиков «Исламского государства» (ИГ) в Сирии. 27 июля турецкие СМИ с гордостью сообщили, что в ходе этих операций был убит лидер Рабочей партии Курдистана (РПК) генерал Шарван Варто Ондер Аслан. Премьер Ахмет Давутоглу заявил при этом, что военное участие будет продолжаться до тех пор, пока существует “военная угроза” для Турции.
Основанием для этого послужила череда терактов со стороны боевиков ИГ, создавших, согласно тексту статьи, «угроза территориальной целостности, политической независимости или безопасности страны». В частности, 20 июля камикадзе из ИГ взорвал себя во дворе культурного центра в пограничном турецком городе Суруч. Счет: 32 трупа и около сотни раненых. Как выяснилось, большинство погибших – студенты, которые планировали отправиться в Сирию для участия в восстановлении города Кобани, разрушенного боевиками «халифата».
Вместе с тем, судя по официальным сообщениям, никаких практических решений на саммите принято не было. Генсек НАТО Енс Столтенберг заявил журналистам, что Турция не просила о дополнительной военной помощи, и что ее армия – вторая по численности в НАТО, вполне боеспособная, чтобы обороняться собственными силами. А для технической и консультационной поддержки вполне хватает стандартных договоренностей и механизмов. В коммюнике саммита тоже ничего нет, кроме общих слов о солидарности и осуждения терроризма. Странное получилось мероприятие.
Интрига же в том, что эксперты ожидали совсем другого. Предполагалось, будто турки намереваются поднять вопрос, который будируют уже много месяцев – получить добро на создание на пограничных с Сирией территориях своеобразной буферной зоны. Практически это означало бы введение чрезвычайного положения в районе концентрации своих и сирийских курдов, которые воспользовались войной с ИГ для объединения усилий в борьбе за Великий Курдистан. Об этом президент стран Реджел Эрдоган объявил еще в сентябре прошлого года на пресс-конференции в Стамбуле сразу по возвращению из США, где встречался с Бараком Обамой. Правда тогда речь шла лишь о зоне, закрытой для военных самолетов. Ради этого Турция сделала реверанс в сторону США и союзников, дав согласие на использование авиабазы «Инджирлик» в пров. Адана для их авиацией. Обозреватели отмечали при этом, что будто бы желаемые пассы со стороны Вашингтона были получены, и оставалось уломать лишь европейцев. Но судя по тому, что ни слова на эту тему в официальных сообщениях и высказываниях на совещании натовских послов не прозвучало, тема эта в Брюсселе непопулярна.
Смена курса
Саммиту предшествовало несколько знаковых событий. Во-первых, основательная зачистка внутри страны. За неделю до саммита в 34 провинциях страны было повязано более тысячи человек, подозреваемых в связях с ИГ. Большинство из них – курды.
Во-вторых, в день саммита Эрдоган отправился в Пекин, а перед отъездом сделал заявление, в котором прозвучали такие слова:»Для нас невозможно продолжение мирного процесса с теми, кто угрожает нашему национальному единству и братству». Наблюдатели расценили это как смену курса по курдскому вопросу, связанного с именем этого видного политика, который до прихода в президентский дворец в августе прошлого года 11 лет возглавлял правительство. Это была попытка приручить курдов на основе общего исторического наследия и неортодоксального ислама. Ее результатом было заключение в 2012 году перемирия с РПК в более, чем сорокалетнем противостоянии, унесшем по некоторым подсчетам около 40 тыс. жизней.
При этом турецкие политологи говорят, что Эрдоган не испытывает к курдам личной антипатий, и его либеральный настрой к ним был искренним. Но события «арабской весны» и последовавшие за ней реакции на Ближнем Востоке вынуждают его сменить пластинку. Гражданская война в Сирии и появление ИГ стремительно активизировали угрозу, которая Призраком висит над регионом, и которого как чумы бояться в Турции – возникновению Большого и Независимого Курдистана.
Большой Курдистан – это, прежде всего, понятие географическое. Так исторически сложилось, что с древних веков в верховьях Тигра и Ефрата и прилегающих к нему районах компактно поселились этносы, которых по совокупности именуют курдами. Этносы эти и в языково-культурном плане, и по образу жизни, и религиозным пристрастиям достаточно разношерстны, а по историческим корням – туманны. Не удивительно поэтому, что статистика по ним весьма размытая. Обычно она носит оценочный характер с интервалом. Например, если вы заглянете в Wikipedia, то численность турецких курдов дается там в диапазоне от 13 до 18 млн. Существует даже версия, что само название «курды» изначально носило не этнический, а социально-экономический характер и применялось ко всем ираноязычным горцам, ведущим кочевой образ жизни.
Сегодня это территория, состоящая из фрагментов четырех примыкающих друг к другу государств – Турции, Ирана, Ирака и Сирии общей площадью около 450 тыс. кв. км. с общим населением примерно в 40 млн. человек, из которых тех, кого относят к курдам – от 27 до 35 млн. Еще 2-2,5 млн. проживают в других точках планеты. Если же судить по толщине курдского этноса, размазанного по населению этих четырех стран, то лидируют Турция (20-22% от общей численности) и Ирак(18-19%).
Как явление социально-политическое, это давнишний градус напряжения, уровень которого, то падает, то опускается, отражая вполне естественное стремление компактно живущего этноса обрести государственность. Некоторые видят в этом аналог с Палестиной, кое-кто – с Израилем, хотя оба сравнения грешат натяжками. Ведь Палестина не входит в состав другого государства. А Израиль был на протяжении двух тысячелетий Земле Обетованной для народа, рассеянного по всему миру. К тому же в отличие от евреев и арабов курды не монолитны конфессионно: в их рядах кого только нет: сунниты, шииты, алавиты, езиды, христиане…
В этом, видимо, и причина того, что их стремление к государству, построенного по схеме халифата (собирания соседних земель), затянулось на века. А всякие практические попытки в этом направлении ограничивались в рамках отдельно взятых метрополий. В то время, как понятие Большой (Великий) Курдистан играет скорее роль возвышенной мечты, символа, хоругви. Или страшилки – если посмотреть с внешней стороны.
Вот и сегодня, когда, воспользовавшись общим пожаром, курды резко активизировались, за их риторикой реально просматриваются географически локально очерченные проекты. Их два.
Иракский проект
Наиболее продвинутым является Иракский проект. Тамошний Курдистан сегодня – это уже почти самостоятельное государство. Причем таковым оно стало благодаря интересам западных стран, в первую очередь – США. Именно от них курды получили первый щедрый подарок в 1991 по итогам войны в Персидском заливе: Саддам вынужден был даровать им автономию. Второй приз им достался в 2003 уже после Саддама: покорив Багдад, американцы дали им практически все атрибуты государства: парламент, правительство, спецслужбы, мини-армию в виде ополчения Пешмерга, многообразные собственные СМИ и пр. В столице Курдистана Эрбиле имеется крупный международный аэропорт.
Более того, при поддержке США в 2006 году курды прихватили изрядный кусок территории к югу от Курдистана – район Киркука, расширив свое жизненное пространство на 40%. Причем не какого-нибудь, а золотого. Ведь Киркук — центр иракской нефтедобычи (до 60%). В середине 2000-х началась разработка и других месторождений – уже в самом Курдистане. Только запасы одного из них — Захо, что на границе с Турцией, оценивается в 100 млн. баррелей. Территория эта официально считается спорной, однако после того, как курды летом прошлого года отбили ее у ИГ, она вряд ли уже будет кем-то всерьез оспариваться.
Обладание такими богатствами быстро превратило регион в самый процветающий в Ираке. Уровень жизни здесь как минимум на четверть выше среднего по стране, миллионеры множатся в геометрической прогрессии, а инвестиции текут сюда потоком. После 2003 года число национальных и иностранных компаний, обосновавшихся здесь, приближается к 4 тыс. Вполне понятен и интерес Запада к тому, чтобы на курдских землях возник оазис стабильности. А это возможно только в том случае, если Курдистан формально закрепит то, что уже имеет. То есть превратится в самостоятельное государство, коим оно де факто уже и является. Ведь даже по новой Конституции 2005 он признает власть Багдада ровно до тех пор, пока считает нужным.
И в этом заинтересованы практически все значимые игроки. В том числе и Израиль, для которого он — противовес агрессивному исламу. И Иран, заинтересованный в ослаблении враждебного Багдада. И Россия, рассматривающая традиционно курдов как союзников. Как ни парадоксально, но это в интересах и Турции, рассматривающую иракскую нефть как альтернативу зависимости от российской и иранской. Подтверждением этому является тот факт, что Ирак является вторым по значению торговым партнером Турции, причем до 70% приходится именно на Эрбиль. А президента «страны» Масуда Барзани в Анкаре принимают со всеми официальными почестями.
Турецкий Курдистан
На этом фоне совершенно иначе выглядит другая ипостась Большого Курдистана, основывающаяся на варианте объединения усилий турецких и сирийских курдов в использовании нынешнее заварушки с ИГ для реализации своих интересов. Основой является сотрудничество двух курдских партий – турецкой РПК и Демократического союза — левой партии, основанной сирийскими курдами в 2003 году. Именно под ее знаменем они воюют против ИГ, причем .заодно взяли под контроль практически всю четырехсоткилометровую линию границы с Турцией. При этом РПК имеет на территории Сирии и Ирака свои базы.
В самой Турции курдский фактор усилился за счет июньских парламентских выборов, на которых сенсационных успехов добилась прокурдская Народно-демократическая партия. Она победила на юго-востоке, где в Диярбакыре – «столице» турецкого Курдистана, за нее проголосовало около 80 % населения. А ее лидер Салахеддин Демирташ в конце июня заявил, что намерен баллотироваться в президенты. После того, как лидер запрещенной РПК Абдалла Оджалан оказался за решеткой, он стал в курдской диаспоре фигурой номер один. Примечательно, что как политик, Демирташ презентовал себя в пику Эрдогану с идеей деисламизации общества и защитой прав иных конфессий. И вообще подает себя как либерала и демократа, озабоченного даже правами сексуальных меньшинств.
В том, что сирийские курды захотят с турецкими объединиться в единое государство – еще вопрос. Пока они лишь весьма робко требуют автономии и воюют с ИГ. При этом отношения с Баширом Асадом у них сдержанные, но союзнические. Во всяком случае, они получают оружие из Дамаска. Но если войдут во вкус и радикализируются, то Асад получит серьезного противника. Сейчас в боевых дружинах под ружьем примерно 15 тыс. курдов, но если протрубить сбор, легко можно мобилизовать еще тысяч сто обученных в лагерях готовых воинов. Ну, а если Турция двинет свои сухопутные войска в Сирию, то тогда трясина партизанской войны, в которой курды двух стран будут сражаться бок о бок, ей обеспечена. Причем при поддержке Дамаска.
При таком раскладе сирийские курды в Анкаре воспринимаются как опасные провокаторы и детонаторы взрыва на турецкой стороне. Поэтому, участвуя на стороне коалиции в войне с ИГ, они настроены в первую очередь против курдов и войск Асада. И бомбят их заодно с террористами. В то же время курды при поддержке американских бомбардировщиков не только теснят ИГ, но и выдавливают с отвоеванных территорий туркмен и арабов.
Призрак раскола
В контексте темы пока нет оснований говорить о реальном иранском проекте «курдизации». Хотя тамошние курды дискриминируются в правах ( в частности, нет образования на курдском языке) и живут в бедности, хотя регион богат ресурсами. Нынешний президент Хасан Роухани в ходе избирательной компании обещал повышенное внимание к курдским проблемам, однако пока оно лишь на словах. Поэтому почва для волнений существует. Но Тегеран в отличие от Анкары владеет ситуацией. Стражи революции строго следят за Курдистаном: политические собрания здесь запрещены, а активистов сразу упаковывают за решетку.
Однако, в путанице интересов и амбиций, перемешанных сегодня в регионе, развал Ирака с отделением от него Курдистана – уже практически неизбежен. И ни какой нет гарантии, что иракский пример не детонирует реакцию для дальнейшего развития этого процесса. Во всяком случае, любые эмоции и ошибки со стороны Анкары и ее союзников чреваты возникновением кошмара затяжной войны с курдским миром, которая, в свою очередь, может создать и другие узлы конфронтации.
Владимир Скрипов