Однажды я пришла в один следственный изолятор, а меня стала сопровождать молодая новая сотрудница в сапогах на высоких каблуках и красиво сидящей опрятной форме. У девушки были накрашенные ярко-малиновой помадой полные губы (такой ярчайший тон помады делал их просто-таки пухлыми), и она всё время жевала жвачку. Мало ли кто что жует, я вот леденцы от горла сосу, но я всё боялась, что она не сдержится и выдует из этой жвачки пузырь, но Бог уберег. Сотрудница поделилась, что теперь работает в воспитательной службе, а раньше работала в оперативной службе следственного изолятора города *ска. Там ОНКшники раз в месяц приходили, а здесь что-то частят. Я, конечно, поинтересовалась о впечатлениях от смены места работы. В *ске было лучше, — решительно заявила сотрудница, — там был РЕЖИМ! Я слегка удивилась: а у нас, мол, что?.. Что ли нет у нас режима? Да, какой это режим… — махнула рукой сотрудница. Эти… только просят, просят, просят — а что взамен? Косметику им почему-то разрешили… В ПВР косметики нет! (Это утверждение не соответствует действительности, Приказ-115 внес изменения в ПВР (Приказ-189), женщины имеют право хранить при себе косметические принадлежности). Я глянула на яркие губы девушки и изрядный слой косметики на ее лице и… ничего не сказала. Решила, как обычно, сначала посмотреть текст приказов, чтоб быть уверенной.
… — А что это вы в журналах учета высматриваете всё время? — заинтересовалась сопровождающая моей работой. — Заявления — и заявления.
— Да вот смотрю, есть ли росписи за результат рассмотрения, — пояснила я смысл своего корпения над журналами.
— А кто это тут должен за это расписываться? — удивилась сотрудница.
— Я тебе потом, потом объясню, — отозвал ее также бывший с нами режимный сотрудник. Он явно ощущал диссонанс и всё время пытался, к его чести, сглаживать ситуацию и прерывать избыточное общение. (Вспомнила членов ОНК из города *ск, с тревогой сообщивших мне, что графа за результат рассмотрения заявлений в том недалеком городе не заполняется вообще. То есть вопреки образцу Приложения 5 к Приказу-189 ВООБЩЕ отсутствует).
И хотят, и хотят, и хотят, и хотят… — продолжала разговорчивая сотрудница. Передвигалась она неторопливо, мерно цокая высокими каблуками. Я обычно перемещаюсь по коридорам быстрей, и задержка тоже слегка напрягала. — Вот я у себя в СИЗО про всех всё в камере знала, порядок был у меня, ни одного телефона, а почему? Я, между прочим, когда надо было, сама даже больным таблетки покупала!
— Кто ж их не покупал… — пробормотала я, пытаясь сосредоточиться.
Девушка удивилась и повторила погромче, решив, что я не расслышала или не осознала: Я! Сама! Покупала. Им! Таблетки!
— Спасибо, это очень правильно, вы молодец, — вздохнула я, вспоминая десятки сотрудников московских СИЗО и медработников, которые так часто на моей памяти делали то же самое, вовсе не считая это подвигом. Когда лекарств не было — они покупали больным что могли за свои деньги. А стоматолог — необходимое для своих бормашин. И тоненькие иголочки, чтоб было не больно. А я — кран-буксы для протекающих кранов и памперсы для лежачих взрослых.
…Непрошеный разговор был прерван в коридоре медчасти, где ко мне обратилась больная К., которую уже полгода пытаются представить на МСЭ, да так и не представили. Она ожидала у медицинского кабинета. Пока к нам шел доктор, я опросила К. по этим вопросам, а, так как там не было стульев, а у меня при себе были меддокументы К. и записи, опустилась на корточки, чтоб в них заглянуть. К. присела рядом, поскольку мы между собой обсуждали заболевания (К. страдает ВИЧ в запущенной стадии и многими иными заболеваниями, ее иммунный статус крайне низок). Такое поведение вызвало яростное возмущение стоявшей напротив молодой сотрудницы. «Встать немедленно! — воскликнула она гневно. — «Вы что?! Перед вами стоИт СОТРУДНИК УЧРЕЖДЕНИЯ!» Женщина, куда старше воспитательницы и явно многократно более больная, испуганно вскочила, как могла, на ноги и извинилась. Я тогда тоже встала, вздохнула: ладно, если вам так хочется, будем стоять, простите ради Бога, но так не очень удобно работать с бумагами и разговаривать… Сотрудница чуть покраснела: Это я не вам! Вам я ничего не говорила делать… Да ладно… я начала было насчет что это не очень-то правильно… да и перестала. Я, кстати, не знаю, зачем сотрудница упорно стояла напротив нас, да еще и с регистратором в вытянутой руке (в соответствии с инструкцией, видеорегистратор носимый должен быть закреплен на кармане форменной рубашки).
Сотрудница с большей охотой говорила сама, когда я пыталась поговорить с арестантами, и самым частым в ее речах было слово «ПВР». Прием лекарств в посылках??? Вам надо понять, — наставительно сообщала неразумной мне она, что ПВР запрещает прием лекарств в посылках! Вам надо почитать ПВР! (Это утверждение снова не соответствует действительности, ст. 128 прямо указывает: «Выдача лекарственных препаратов, в том числе полученных в передачах на имя подозреваемых и обвиняемых, осуществляется по назначению лечащего врача…») Я что-то опять начинала лепетать про инструкции ФСИН России… и замолкала, поскольку стараюсь свято блюсти правило: не спорить с коллегами в камерах. А с некоторыми — вообще никогда не спорить.
…И просят, и просят, и просят, — рефреном зазвучало дальше, — вот дайте, и дайте, и дайте, а что взамен? «А… что вы хотите взамен?» — немного настороженно поинтересовалась я, хоть пыталась по максимуму уже оградиться от звука ее голоса, в голове гудело. Как — чего? Соблюдения ПВР! Я спросила: а не соблюдают? Нет! — сотрудница явно подсела на любимую волну. — Распорядок дня! Написано: подъем в шесть, отбой — в двадцать два! А они что делают? Спят днем! Или на кроватях лежат! И сидят. Спрашивается — кто им разрешил? Я сказала: у меня другой вопрос — а что им делать? Как — что? — удивилась молодая женщина. — Соблюдать ПВР! Полностью! Это я поняла, — сказала я, — я не об этом, а в какой форме они его должны соблюдать? Строем по камере ходить? Или застыть в проходах у своих спальных мест? Когда у нас на 50 человек в камере два унитаза, нет у столов скамеек по числу лиц в камере, не соблюдается норма 4 метра на человека и с трудом достигается норма о предоставлении индивидуального спального места? Так что все эти 50 женщин должны делать??? (Но эти все свои возражения я тоже на всякий случай проглотила. Мне почему-то показалось, что услышана я не буду, а болтать просто так… ну, а зачем?) Я обратилась к сотруднику-мужчине (мне показалось под конец посещения, что он тоже предпочел проабстрагироваться от бесконечного в тот день монолога коллеги): слушайте, а что там, нельзя у нас днем к кроватям подходить? Сидеть, лежать? Я забыла, что там в ПВР написано? (Да ничего я не забыла). — Можно, — удивленно отозвался он, — а куда им еще, заключенным, деваться? Там написано, в первом приложении, что после подъема надо заправлять свое спальное место и не расправлять его до отбоя. Под одеялом не лежать то есть. А куда ж им еще идти?..
Я кивнула. Пошла, покурила в отведенном месте, подумала о хороших и разумных сотрудниках, которыми горжусь, и настроение стало получше. И захотелось работать дальше. Я очень не люблю, когда моих коллег по УИС называют тюремщиками или надсмотрщиками. Я не приветствую панибратство и фамильярность со стороны арестантов к сотрудникам и наоборот (знаете, бывает так, когда с известными, как правило, заключенными сотрудники вдруг начинают чуть не обниматься, за руку здороваться…), я считаю, что при входе представителей администрации в камеру арестанты должны вставать (у кого свое место есть, и поэтому он не спит днем), и гасить сигареты. А представители администрации — называть заключенных «на вы» (хоть в СИЗО это — редкость, но я — держусь). Это всё — залог поддержания режима, направленного в том числе и на выживание, и на сохранение приемлемой и безопасной обстановки в наших непростых условиях. Но, как правильно говорил товарищ прокурор: до абсурда доходить не будем… (с) А главное, что мне хотелось бы сказать — это то, что эти самые ПВР — палка о двух концах. Если мы требуем досконального их соблюдения, то должны соблюдать и сами. Обе стороны. И я не устаю напоминать об этом и сотрудникам, и арестантам. А поверять — здравым смыслом и доброй волей. Не сотрудники УИС заточают в камеры по своей воле заключенных. Не в их силах сейчас предоставить каждому по 4 метра площади. Даже по индивидуальному спальному месту. Но в их силах оставаться человечными и как минимум логичными. И, кстати, хорошо знать действующее законодательство. Хоть насколько-то. Хоть будучи воспитателем.
Об этом обо всем я практически промолчала, а восемь лет назад-то наверняка стала бы убеждать, горячиться, что-то доказывать… Старость не радость. В конце концов у этой сотрудницы должен быть, может, наставник, должен быть кто-то, кто разъяснит специфику именно воспитательной службы, убедит прочитать тексты нормативных актов… Но мне показалось, что что-то в ней уже сформировалось, что вряд ли изменишь. Дай Бог, я ошибаюсь. Но, скорей всего, именно поэтому я промолчала. А может, я во всем неправа.
оригинал-
автор — Анна Каретникова