В течение почти двух лет – с марта 2014 по 16 января 2016 года — в мировом политическом пространстве существовала уникальная ситуация, когда одна страна (Иран) находилась под санкциями другой страны, тоже попавшей под санкции (России). Причем вторая сторона оказалась наказанной теми, кто были партнерами по взбучке первой. И теперь двум жертвам – бывшей и нынешней – предстоит разобраться в чувствах друг с другом.
Любит-не любит
Роль России в последнем сюжете с санкциями против Ирана, введенными в 2012 году, напоминает детскую гадалку «любит – не любит». Войдя в «шестерку» игроков (США, Великобритания, Франция, Германия, Китай), Россия приняла на себя роль двуликого Януса. С одной стороны, Кремль тешил себя членством в «клуба сильнейших» и строго придерживался режима санкций. И одновременно демонстрировала «особое отношение» к Ирану, из всех сил стараясь подчеркнуть к нему дружеское расположение. Он громче всех агитировала за смягчение или их отмену, а себя навязывала Тегерану в качестве посредника в переговорах. Кроме того, на дипломатическом уровне еще и позиционировал себя на стороне «шиитов» в противостоянии Саудовской Аравии, олицетворяющей суннизм. Акцент этот резко усилился после вступления России в сирийскую войну.
«..в условиях, когда перед Тегераном выстроилась длинная очередь потенциальных инвесторов, возможности России весьма убогие
Мог ли Путин рассчитывать в такой половинчато-непоследовательной роли на благодарность Тегерана? Вряд ли. Скорее, наоборот.
Дело в том, что изображая себя его союзником, он провоцировал и чрезвычайные ожидания от Москвы. Тегеран требовал подтвердить «симпатии» делами, испытать «дружбу» жестами, в том числе и идущими в нарушение взятых обязательств перед «шестеркой». Особенно этот мотив усилился после того, как Россия сама оказалась под санкциями. В Тегеране говорили: почему бы вам в такой ситуации не послать всех к черту и не начать продавать нам оружие, самолеты, не продолжить строительство атомных станций? В одном из номеров за 2014 год «АиФ» собрал даже целую коллекцию высказываний иранских политиков и военных, откровенно призывающих забыть про обязательства по соглашению 2012 года. Например, экс-командир Корпуса стражей исламской революции Хусейн Магхадам вопрошал газету: вам что – не нужны 70-80 млрд. долларов, которые вы могли бы ежегодно иметь на продаже Ирану систем ПВО, а также «лад» и пассажирских самолетов?
Отсутствие реакций на такого рода призывы только раздражали Тегеран.
Вместе с тем, о том, что выход из санкций больно ударит по российским интересам, было ясно еще задолго до того, как это произошло. Цены на нефть пошли вниз сразу же, как только в апреле 2015 года в Лозанне были согласованы основные его параметры.
Выброс на рынок 1,5 млн. баррелей в день нефти – вешка, на которую Иран выйдет в ближайшие месяцы, сильно ударил по иллюзии «авось пронесет» кремлевского везунчика.
Кстати, по одной из версий сам тренд на падение цен был в значительной мере обусловлен ожиданиями возвращения Ирана. Предвидя, что оно по ним ударит, породило стремление избавиться от запасов, пока еще не поздно. И этот ажиотаж подтолкнул и ускорил нынешнюю ситуацию.
Кроме того, снятие санкций реанимирует проекты Южного газового коридора и Трансадриатического газопровода, идущим на смену «Набукко» и ставящих рога монополии России в газовом экспорте на европейский рынок. Пока 160 млрд. куб. м. газа, добываемого в год в Иране, хватает только на внутреннее потребление. Однако эксперты пророчат уже к 2020 году выход на 215 млрд. И тогда у Газпрома в купе с Туркменией и Азербайджаном появляется довольно сильный конкурент.
Дружба дружбой…
В отличие от России, Иран действительно использовал санкции себе во благо: избавился от углеводородной зависимости. За четыре года под их пятой он радикально реструктурировал свою экономику, проведя под брендом «экономика сопротивления» то, что в России именуется импортозамещением. И если в 2011 году считалось, что зависимость хозяйство страны от нефти и газ составляет около 80%а, то к концу 2015 она уже оценивается лишь в 15%. Но это вовсе не означает, что Иран не воспользуется возможностью вернуться на западные рынки и не станет наращивать углеводородный экспорт. При этом тот факт, что это будет удар в пах по российской экономике, его конечно же нисколько не смущает.
Во всяком случае, он это уже четко продемонстрировал. Когда в начале февраля Москва в купе с Эр Риадом попробовала уговорить Тегеран притормозить разбег, ограничившись ради повышения цен досанкционным уровнем добычи, иранское министерство нефти устами своего представителя ответило категорическим и даже – язвительным отказом. Саудитам напомнили, как они поспешили воспользоваться санкциями, увеличив добычу на 1 млн. баррелей в день. Иранский чиновник посоветовал Эр Рияду и «прочим» (догадайтесь, кто?) взять инициативу на себя и сократить ежедневную добычу на 2 млн. баррелей. Он даже подсчитал, что это позволит повысить цену до 60 долларов за баррель.
«..у персидской манеры поведения больше схожести с китайской, нежели – с российской, где всегда слишком много эмоций
Так что снятие санкций уже само по себе поставило Россию в ранг первого среди пострадавших. И даже если поверить в конспирологическую версию американо-саудовского заговора против России через искусственное опускание цен, списать урон на нее не получается. Он был бы нанесен все равно за счет иранского фактора. Это вовсе не означает, что Иран игнорирует Россию. Что у Москвы нет оснований и крючков для сотрудничества и даже демонстрации «дружбы». Просто у персидской манеры поведения больше схожести с китайской, нежели – с российской, где всегда слишком много эмоций.
Практически это означает, что для Тегерана Россия и Запад – это не альтернатива, а ставки, которые делаются в зависимости от прагматической целесообразности. Что это значит? А то, что, если геополитически Тегеран стремится лидерству хотя бы в масштабе Ближнего и Среднего Востока, и Америку рассматривает как главного конкурента и противника, то у него есть интерес к России, поскольку здесь он совпадает. Но это вовсе не означает, будто он из-за этого станет отказываться от товаров или инвестиций из Китая, Индии, ЕС и даже той же Америки, если они будут выгодней и интересней, чем российские предложения.
Эта мысль основной нитью проходила на недавней конференции в Москве, посвященной российско-иранскому сотрудничеству. Ее весьма доходчиво сформулировал в нынешней ситуации иранский эксперт Махмуд Шури: если страны хотят строить долгосрочные и стабильные отношения, то нужно найти более «позитивные» основания, чем противостояние общему врагу.
А вот здесь-то с разносолами не очень. Единственная пока жила, вокруг которой идут интенсивные терки, это вооружение. Тут Москва, похоже, созрела для того, чтобы «нарушать», хотя запреты на торговлю им с Ирана еще не сняты. Именно с его поставками (в частности, ракетных систем С-300) был посвящен недавний обмен визитами военных министров двух стран. Но и они пока буксуют, поскольку Иран просит под оружейные контракты миллиардные кредиты, а у Москвы с деньгами туго.
Что касается других областей, то в условиях, когда перед Тегераном выстроилась длинная очередь потенциальных инвесторов, возможности России весьма убогие. Об этом, в частности, говорил эксперт из Института стран СНГ Владимир Евсеев.
«Объективно Россия не может предложить Ирану очень много. Есть большое количество государств, у которых намного больше денег. Товарооборот с Китаем в 40 раз больше, чем с Российской Федерацией. Мы не можем никогда предложить те технологии, которых у нас нет. Но в это же время мы можем активно развивать военно-политическое сотрудничество с целью урегулирования разного рода конфликтов, с целью движения от военно-технического к военному сотрудничеству»..
Кстати, о технологиях. Именно в последние годы сам Иран так рванул по ним, особенно в части медицинского оборудования, информационных технологий и др., что ему самому есть, что предложить Москве. А не наоборот. Да и части вооружения он не терял время и сам серьезно продвинулся вперед.
Поэтому и звучали с российской стороны на той конференции в основном напевы на геополитические темы — вроде Дугинского бреда о становлении многополярного мира и «геополитике российско-шиитского альянса».
Владимир Скрипов