Большинство наших соотечественников вероятно уверено в том, что его занесли на нашу землю «татаро-монгольские орды». Это ошибочное, хотя и широко распространенное мнение. Лингвистам давно и хорошо известно, что мат русским людям никто не навязывал, но любые усилия пролить свет на истинные происхождения этого чисто русского, или точнее восточнославянского феномена, всегда сталкивались со стереотипом: все плохое занесено к нам извне.
Между тем, монголы тут совершенно не причем. Более того, у кочевников не было обычая сквернословить. Это особо отмечал итальянский путешественник Плано Карпини, оставивший свои бесценные записки о путешествиях по Восточной Европе и Средней Азии в XIII веке. Он писал, что у кочевников бранные слова в принципе отсутствуют в словаре. И, наоборот, древнерусские источники, написанные задолго до татаро-монгольского нашествия, убедительно говорят нам о том, что мат был распространен на Руси задолго до ордынского ига.
По мнению лингвистов — корни матерных слов есть во многих индоевропейских языках, но пышные всходы они дали на славянских землях, став неотъемлемой частью русской языковой культуры.
Собственно, матерных слов всего три. Он обозначают женские и мужские гениталии и половой акт. Но ведь в мире нет такого языка, где бы все это, не называлось какими-то словами. Что может быть позорного в названиях частей человеческого тела? Почему же у других европейских, да и не только европейских народов они не несут в себе грязных коннотаций, а у славян ( особенно восточных несут)? На эту тему размышляет наш постоянный автор Макс Каммерер.
Когда Карамзина попросили одним словом охарактеризовать Россию, он думал недолго:
— Воруют-с! — сказал он. И был прав.
Но времена изменились, и теперь одного слова для исчерпывающего описания страны чудес будет мало, следует добавить еще одно: лгут. На этом стояла и будет стоять Россия! Мы однако коснемся иных слов, еще более базисных и фундаментальных, архетипичных, можно сказать, определяющих ментальность, основы русских основ. Поговорим о корневой русской словесности – и да простят меня читатели за фигуры и фиоритуры речи.
Как известно, давно укоренилось (или его настойчиво укореняют) мнение, будто лексической невинности наших застенчивых предков лишили пришельцы, захватчики и угнетатели. Мол, матерные слова проникли в русский язык в мрачные времена татаро-монгольского ига. А до того русичи нюхали незабудки и понятия не имели о слове из трех букв, которое благодаря их культурной экспансии теперь украшает стены и заборы всего мира. Равно как и о сопутствующих ему выражениях ничего не знали. Не знали даже, что в Непале дети делаются непалками и непальцами.
Но вот беда, в «татаро-монгольских» языках известный трехбуквенный предмет обозначается словом кутах или кутак, которое зазорным не считается. Есть даже такие фамилии, например, главком ВВС, ас второй мировой, дважды Герой Советского Союза, Главный маршал авиации Павел Степанович Кутахов. Или Кутаков Леонид Николаевич, ректор МГИМО в 1963-1965 гг. На Руси этот орган в стародавние времена называли «уд» ‑ отсюда, кстати, вполне приличное слово удочка. Но уд был всего лишь эвфемизмом известного трехбуквенного слова…
Еще один такой эвфемизм ‑ слово хер. Так называлась буква кириллицы, передающая звук ха. Считается, что сие эвфемистическое замещение возникло оттого, что одиозное слово начинается с оной буквы. Но буквы кириллицы названы славянскими словами, значение большинства из которых до сих пор понятно. А что означало слово хер?
В индоевропейском языке-основе, на котором говорили предки славян, балтов, германцев и других европейских народов, оно обозначало козла и родственно литовскому ėriukas, латвийскому. jērs, древнепрусскому еristian и латинскому hircus. В IX столетии для славян сходство было очевидно: две верхние палки это рога, а две нижние – ноги козла. Он издавна символизировал плодородие, а соответствующий бог изображался в виде козлоногого сатира. Важным атрибутом коего и был предмет, носивший в праиндоевропейском языке то же самое название, что и в современном русском матерном. Однако, судя по сохранившимся изображениям, это был духовой инструмент, примитивная дудка. Всем же известное слово возникло как обозначение звука, издаваемого ею. Снова эвфемизм.
Как же деликатный предмет назывался раньше? В индоевропейском языке-основе он назывался пэсус, ему соответствует санскритское पसस्, древнегреческое πέος и латинское penis. Индоевропейское происхождение имеет и слово, обозначающее женское влагалище. Оно также не имеет ничего общего с тюркским словом «ам». Правда, из современных языков слово это сохранилось лишь в латышском и в литовском, да слегка на него похоже греческое слово pωσικά.
Идем далее по скользкому пути русской изящной словесности. Слово б…ь, наиболее употребимое в современном русском и ставшее чем-то вроде универсального неопределенного артикля, также встречалось в древнерусском языке с домонгольских времен. Причем не в том побочном смысле, который недавно приписал ему Шендерович (блядити – пустословить), вполне заслуженно обозвав спикера МИД РФ бл…ью, а в самом натуральном. Так, в «Молении Даниила Заточника» (начало XIII столетия) мастеровой, жалуясь переяславско-суздальскому князю Ярославу Всеволодовичу на тяжелое материальное положение, пишет: «аще ли буду богатъ ‑ гордость восприиму, аще ли буду убогъ ‑ помышляю на татьбу и на разбой, а жена на блядню».
Может показаться, что это слово чисто славянское ‑ в остальных индоевропейских языках у него нет аналогов. Но оно реконструируется из пра-индоевропейского bhloti, коим, помимо первичного значения «течь» или «менструировать», обозначалось также и половое влечение у собак во время течки. То есть, женщина-блудница сравнивается с собакой, имеющей отношения со множеством кобелей.
И о самом главном русском глаголе. У термина jebati также очень глубокие корни, он существовал еще в индоевропейском языке-основе. В санскрите ему соответствовал глагол यभति (yabhati), в древнегреческом οíφω, а Заратустра говорил так ‑ yabati. Сохранился глагол сей также в сербохорватском языке, который уж точно не подвергался татаро-монгольскому воздействию. И более нигде!
Так что гипотеза о происхождении базисных русских слов от тюркских или монгольских аналогов не выдерживает критики. Что же касается письменных подтверждений генезиса русского мата, то к 2005 году (более свежих данных мне раскопать не удалось) обсценная лексика была обнаружена в четырех берестяных грамотах.
Грамота из Новгорода № 330 (XIII в.), обнаруженная ещё в конце 1950-х годов. Это рифмованная дразнилка, переводится, вероятнее всего: «задница (гузка) e**т другую задницу, задрав одежду». Автор использовал эффект непристойности, помноженный на эффект абсурда.
Грамота из Старой Руссы № Ст. Р.35 (XII в.). В конце записки от Радослава к Хотеславу с просьбой взять у торговца деньги другим почерком приписано: «?ковебратеебилеж?» («Якове, брате, *би лежа»). Примерный смысл этой пометки — «не в****вaйся», будь как все. Дальше по адресу Якова прибавлены ещё два замысловатых ругательства: eбехотa — «хотящий **aть», то есть похотливый, и аесова — «сователь яйца». По одной версии, Яков — это христианское имя Радослава, и Хотеслав так отреагировал на просьбу брата. По иной версии Яков — это, наоборот, Хотеслав, а Радослав решил собственноручно прибавить к записанному писцом посланию грубовато-шуточное приветствие брату (в пользу этого говорит то, что два ругательных слова вместе напоминают имя Хотеслав).
Грамота из Новгорода № 955 (XII в.). Это письмо от свахи к Марене — знатной даме древнего Новгорода, найдено в 2005 году. Сваха Милуша пишет, что пора бы Большой Косе (видимо, дочери Марены) выходить замуж за некого Сновида и прибавляет: «Пусть влагалище и клитор пьют» (пеи п**да и съкыль). Это ни в коем случае не брань по адресу Марены, аналогичный текст встречается и в народных «срамных» частушках, исполняемых во время свадьбы. В устах свахи это пожелание, чтоб свадьба состоялась.
Грамота из Новгорода № 531 (начало XIII в.). Одна из самых длинных грамот, написанная на обеих сторонах бересты. Некая Анна просит своего брата вступиться за себя и дочь. Она жалуется, что некий Коснятин, обвинив её в каких-то «поручительствах» (вероятно, финансового характера), назвал её курвою, а дочь блядью: «… назовало еси сьтроу коровою и доцере блядeю…» Научный комментатор сообщает, что в письме женщина допустила много описок, пропустив, в частности, букву у в слове коуровою и с в сьстроу. Скорее всего, это говорит о том, что перед нами автограф, написанный в эмоциональном возбуждении.
Ученые пишут, что слово бл*дь в то время не было обсценным, оно встречается и в церковнославянских текстах, а было нейтральным обозначением проститутки, блудницы. Публичное называние замужней женщины блядью по русскому праву было оскорблением чести и достоинства, см. в Русской Правде: «Аще кто назоветь чюжую жену блядию, а будеть боярьскаа жена великыихъ бояръ, за срамъ еи 5 гривенъ злата, а митрополиту 5 гривенъ злата, а князь казнить; и будеть меншихъ бояръ, за срамъ еи 3 гривны золота, а митрополиту 3 гривны злата; а оже будеть городскыихъ людеи, за соромъ еи 3 гривны сребра или рубль, а митрополиту такоже; а сельскои жене 60 резанъ, а митрополиту 3 гривны».
Уважая знатоков, должен все же заметить, что сьтроу коровою проще прочитать не с помощью сестры и курвы, а именно так, как написано: обозвали даму «старой коровой». Но в остальном с автором статьи оправдывающим новгородских словен, ‑ они не матерились, они просто так разговаривали – надо согласиться. Так оно и было – и поныне есть.
И оставьте татар в покое! Я служил с ними в армии, бывал у них в гостях – это очень порядочный народ. Они чтят родителей, у них высокие этические нормы и они – не матерятся.
Макс Каммерер
Монреаль