Русскоязычная газета «Киевская мысль» (№195 от 24 октября 1918 года), выходившая в 1918 году в оккупированном немцами Киеве, подводит итог заканчивающейся Первой мировой войне, рассказывает о разграблении петроградским пролетариатом чужих вещей на складах и о прибывшей в Киев делегации от кубанского правительства. На отдельных, якобы старых картах Кубань изображают как часть тогдашней Украины, на самом деле такого никогда не было: кубанцы лишь просили оружие у украинского гетмана Скоропадского, но он им его не дал со ссылками что Украине и самой мало, а немцы уже планируют уходить в соответствии с условиями перемирия по итогам Первой мировой войны.
Киев, 24 октября
В течение пяти лет Европа живет под знаком идей национальной исключительности. Война вывернула наружу все национальные противоречия. Разбуженное войной национальное чувство обострилось в такой мере, что народы, сотни лет жившие совместно, ныне порывают связывавшие их государственные и хозяйственные узы и стремятся к раздельному существованию. Национальный антагонизм заглушает нередко социальный, и даже партии непримиримой классовой борьбы сворачивают свои знамена международной солидарности и вступают в ряды национальных организаций для борьбы за чуждые доселе идеалы самостоятельного национального государства.
Чешские социал-демократы, например, давно уже находятся во власти националистических настроений и идут на поводу своих буржуазных партий; давно также польские социал-демократы в Австрии состоят членами польского парламентского коло; на Украине именно социалистические партии до сих пор были руководителями самой непримиримой национальной политики. Шпрингер давно указывал на возможность роковых последствий национального сепаратизма для государств с пестрым национальным составом населения. По его мнению, национальная борьба представляет во много раз большую опасность для государства, нежели классовая.
«Народы, — пишет он, — расположены друг возле друга; экономические же классы пролегают друг над другом, своего рода пластами, друг друга обусловливают, друг от друга зависят. Они тоже должны бороться… но только в пределах государства и при помощи государства же». Национальная же рознь ведет к разложению государства, ибо «каждая отдельная национальность тяготеет к отдельному государственному существованию».
Предвидения Шпрингера оправдались. Национальный антагонизм разложил Россию. Ныне он разлагает Австро-Венгрию. Конечно, маскирующиеся шовинисты, не имеющие мужества с циничной откровенностью признаться, что они благополучие своей колокольни строят на развалинах некогда целого здания, станут утверждать, что Россию сгубили большевики. Большевизм подточил государственный фундамент, отодвинул социально-политический прогресс страны на сотню лет назад. Это бесспорно. Но все-таки, не будь национальной борьбы, Россия, как целое, осталась бы. Только центробежные силы, рожденные национальным сепаратизмом, разорвали хозяйственно-государственный организм на части.
То же и в Австрии. «Лоскутная» империя уже фактически разделилась на части. Чехи, поляки, венгры, украинцы, южные славяне, все нации севера, востока и юга некогда единого государства уже вступили на путь самочинного осуществления своей самостоятельной национальной государственности. Сдержать эти центробежные силы уже невозможно никакими средствами, как только устранением из государственной практики всего, что только могло бы напоминать о временах национального бесправия, о том времени, когда были нации первого и второго сорта.
Манифест австрийского императора к своим народам с призывом к преобразованию Австрии в «союз государств», в котором «каждый народ на той территории, где он живет, основывает свою собственную государственную единицу», указывает на то, что в венских руководящих сферах вполне поняли неотвратимость распада государства при сохранении в дальнейшем политики централизма. Путь, по которому вынужденно идет сейчас венское правительство, во всяком случае, единственный, которым еще, быть может, он в состоянии спасти расползающееся государство.
Это путь, давно намеченный австрийской демократией. Но демократия вместе с тем предвидела, что одной децентрализацией государства и даже полным государственным обособлением отдельных наций национальная проблема не разрешается. Сейчас нет областей, где бы не было кроме национального большинства и национальных меньшинств. Для меньшинств же ни федерация, ни полная независимость не даст никаких гарантий национальных прав. Поэтому австрийской социал-демократией выдвинута совершенно новая идея — выделение из компетенции государства культурно-национальных вопросов и предоставление их решения внетерриториально-национальным представительным органам. Это новая государственная форма обеспечения прав национальных меньшинств, именуемая национально-персональной автономией, даст угнетаемым национальностям максимум гарантий, возможных при буржуазном строе.
Письма на родину
II
Люди и вещи
Среди разных сообщений из Петрограда, за которыми следишь с мучительным интересом, я встретил одно, с виду, пожалуй, и незначительное, но картинностью своей вызвавшее в уме ряд грустных ассоциаций. Гласило это сообщение следующее: «открыты «кокоревские» склады мебели, и «пролетариям» предоставлено выбрать из них что кому требуется и что нужно». «Кокоревские склады» — это огромная площадь, заваленная квартирной обстановкой уехавших из Петербурга жителей — учреждение древнее, традиционное, так сказать, и притом существовавшее для нужд граждан среднего, и даже ниже, чем среднего, достатка. Богатые в услугах таких складов не нуждались, так как сохраняли свои квартиры даже при отъезде или находили столь же богатых людей, которым передавали обстановку во временное пользование. Но для тех, кому невозможно платить и за дачу, и за квартиру, или ищущих лучших мест, или для переводимых с места на место чиновников — кокоревские склады являлись сущим благодеянием. Это была временная усыпальница вещей, где они ждали своего воскресения. Я знаю таких, у кого вещи в «кокоревке» лежали десятилетиями, и они все платили за свои «сажени», дожидаясь, пока судьба выбросит их на твердый берег, и тогда они возьмут ломового извозчика, свалят на него пожитки и повезут в обетованную квартиру. И случалось, что их постигла смерть, но и в предсмертной тоске они продолжали думать о «кокоревке».
Теперь представьте себе, что означает это открытие «кокоревки» для «пролетариев», выбирающих оттуда, что им по вкусу. Если я сравню это с кощунственным разрытием могил и ограблением покойников, то едва ли буду далек от художественной, так сказать, близости. Вещи ведь не только вещи, простые неодушевленности. Вещи становятся частью души. Есть вещи в магазине, красивые вещи, по которым блуждает иногда рассеянный, иногда любопытствующий взгляд. Но вещи мои, мною приобретенные, мною согретые, облюбованные, насиженные — это мой быт, моя жизнь, мой мир. И вещь, может быть не стоящая — объективно — а она моя. Комод какой-нибудь пузатенький, с которым связана полоса жизни, какой-нибудь «многоуважаемый шкаф», ложка там что-ли, плошка, но с этими предметами срослось все мое существо. И не может быть, например, чтобы кровать, на которой прошла жизнь Обломова, не сохранила ничего от обломовщины.
Уберите заслонку, и сразу ворвется ослепительный сноп лучей из нового мира «свободы». И вот убирается заслонка и замки в кокоревских складах, и вещи «текут», разбираются, расхватываются… Какие-то корявые пальцы роются в чужих душах, в нежнейших воспоминаниях, в тончайших радостях, вещно отвердевших, и рвут их в куски. Я закрываю глаза и вижу эту встречу «коммуниста по долгу» с многоуважаемым шкафом. В этой встрече — холод отчуждения и незнакомства. Ни одна черта многоуважаемого шкафа ничего ему не говорит.
Кубанская делегация
Прибывшая в Киев делегация от кубанского правительства посетила вчера представителей правительства, с которыми имела беседу по вопросу об установлении дипломатических, торговых и почтово-телеграфных сношений Кубани с Украиной. Лица, близко стоящие к делегации, заявляют, что кубанское правительство стремится установить правильный товарообмен с Украиной. Кубань очень богата хлебом, маслом, но там совершенно нет сахара.
В состав кубанской делегации входят полковник В.М. Ткачев, полк. Евтушенко, член законодательной рады Макаренко и эксперт по торговой части г. Петров.
Судьба задержанных поездов
По полученным в Киеве сведениям, поезд №4-bis с украинцами, следовавший из Москвы в Киев, благополучно миновал границу и в настоящее время находится в пути между Гомелем и Киевом.
В Вязьме поезд этот был задержан на один день. Прибывшими из Москвы специальными агентами «чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» были арестованы три пассажира поезда (князья Гагарины и один военный). Семьям князей Гагариных было разрешено дальнейшее следование на Украину.
Арестованных трех пассажиров вскоре, впрочем, освободили, но обусловили освобождение немедленным возвращением их в Москву, где они и будут оставаться заложниками впредь до освобождения арестованных на Украине советских деятелей.
После обыска поезд №4-bis был отправлен в Оршу, и на третий день его беспрепятственно пропустили через границу.
По поводу слухов о большевиках
От германского коменданта
Уже несколько дней среди населения распространяются слухи о предстоящих уличных выступлениях и беспорядках. В связи с этим говорят, что германские войска в случае возникновения беспорядков останутся пассивными зрителями.
Настоящим объявляю населению, что слухи эти совершенно беспочвенны и, по-видимому, распространяются темными элементами с целью внести волнение в среду спокойного и миролюбивого населения. Германские войска будут и впредь всеми средствами блюсти за общественным порядком и спокойствием.
Лица, распространяющие подобные злоумышленные слухи, будут мною передаваться полевому суду для строжайшего наказания.
Германский комендант города Киева, генерал-майор Бронзарт фон Шеллендорф.
Г. Киев, 23 октября 1918 г.
В стране воспоминаний
— Вы знаете, — как это странно, — почему-то совсем нельзя больше жить, — говорил мне милый поэт и смотрел тоскливо и удивленно.
Он много работал для русской революции, сильно пострадал в свое время, был в ссылке.
— Я и теперь работаю и теперь все еще верю. Вот целые дни верчусь, кружусь. Бежать не хочу, но и жить нельзя.
Да, жить нельзя. Нельзя оттого, что утрачен быт, форма, материя, самая плоть жизни и только дух ее «витает над бездной» в благом намерении что-то сотворить.
Вместо быта события.
Приходилось наблюдать людей, обладающих приспособляемостью почти гениальной. Но и они не живут, а только приспособляются, поворачиваясь к событиям наименее уязвимой стороной своего существа: записываются в конторщики, в грузчики и в беременные женщины, чтобы им увеличили паек. Записываются в актеры, чтобы охранить платье и в иностранные подданные, чтобы уцелела мебель.
На случай обыска, в передней, как раз напротив входной двери вешается портрет Ленина с собственноручной (пишет сам хозяин квартиры) надписью:
«Милой моей цыпочке в знак приятнейших воспоминаний».
Некоторые для прочности приписывают еще в уголочке, но уже непременно другим почерком:
«Присоединяюсь, люблю и тоскую, с уважением Троцкий».
Квартиранты по очереди избираются на ночные дежурства, чтобы на случай обыска встретить прилично:
— Когда все в квартире раздеты, вид получается какой-то уж очень опереточный, а быстро одеться, когда у тебя под носом ружейное дуло, а под боком штык может только человек, совершенно не развращенный комфортом.
Вот так они приспосабливаются, но жить не могут.
— Разве я живу! — кричал исступленный хозяин аптекарского магазина. — Сегодня забрали мыло, завтра забрали соду, послезавтра забрали сына. Разве я живу? Я мру, как муха, а не живу.
— Если бы хоть работать было можно, — стонут замученные. — Я бы писал диссертацию.
— Я бы напечатал книгу.
— Я бы закончил пьесу.
— А я свою лабораторную работу.
Но, согласитесь сами, как было бы дико услышать, что кто-нибудь теперь написал большой ученый труд или поставил новую пьесу!
Если среди наших «событий» найдется случайный момент, когда мы можем остановиться в нашем вихревом полете в бездну, то только на воспоминания.