Впервые в Париже оказался в 1994 году. Уже тогда засели в память две сценки. Первая – трое африканских иммигрантов близ Эйфелевой башни, с поразительной наглостью – чуть ли не с кулаками впаривавшие туристам всякую дребедень, разложенную на коврике. Вторая: романтическая французская парочка на прогулочном пароходике по Сене, сюсюкающая с ребенком мрачной арабки. Обе они слились в явственное ощущение: кажется, Европа не в порядке. Все это плохо закончится.
Процесс пошел так быстро и неуклонно, что в середине 2000-х чешский художник Давид Чарны изобразил в своей инсталляции на стенах фойе Евросовета самую политкорректную страну Европы- Нидерланды в виде озера, из которого торчат минареты.
В соплях политкорректности
Если верить всезнайке «Википедии», то термин «политкорректность» в современном значении впорхнул в политический обиход в 90-е годы. По содержанию это некий кодекс нравственно-дипломатического поведения, призванный продемонстрировать глубокое уважение, толерантность «цивилизованного человека» ( а также органа управления, государства), ко всем людям, не зависимо от их этноса, культуры, взглядов, религии и т.п.
А по сущности? А по сущности это было общественное настроение сытых людей избежать ситуации, когда пришлось бы получить повестку и взять в руки оружие. Предвижу возражения: ну зачем так цинично? Тут много чего: и стыд за колониализм. И элементарный гуманизм. И стремление к взаимообогащению культур…Только все ж, мне кажется, это мотивы из категории известного психологического феномена «рационализация». То есть – стремление красиво обосновать подспудное, ученым языком – латентное желание как-то замириться, оттянуть угрозу лобового столкновения, в данном случае – цивилизаций.
Вот Европа и культивировала стиль открытости и доверчивости, доброжелательности и равенства в правах по отношению к пришельцам, надеясь их приручить, превратить в европейцев, оставаясь формально мусульманами или язычниками. Это была ажурная и сладкая для самолюбия вязь, которая маскировала и оправдывала поначалу вполне прагматический мотив — нежелание чистить туалеты и мерзнуть на стройках и стремление переложить грязную работу на приезжих.
Завравшись сама перед собой, Европа и пикнуть не успела, как выяснилось, что пришельцы отнюдь не жаждут оправдывать свой приток трудовой доблестью. Напротив, они сполна оценили европейский социализм, выраженный в готовности содержать бездельников за счет предприимчивых и богатых.
Только это были семечки. Вскоре выяснилось, что пришельцы пришли не за тем, чтобы довольствоваться гражданским равенством. Они хотят поменяться с европейцами местами – превратить себя в хозяев, а их – аборигенов – в шваль.
А все-таки драться придется!
Надеюсь, что 2015 войдет в историю, как год протрезвления. Или – избавления от иллюзий. Или – мобилизации воли. Или…
В общем, война с враждебной цивилизацией, воплощенная в образ и тело ИГ, стала фактом, суровой реальностью, от которой не спрятаться, не отсидеться. Как бы не хотелось. Они сами этого не дадут, демонстрируя найти тебя – раскисшего как пельмень – у себя дома. Хочешь оставаться благостным и добреньким, политкорректным и индифферентным – готовься к тому, что отнимут не только социальный пакет, но и жизнь.
Потому что нет места в мире тем, кто не дитя Аллаха. Для них – джихад! Тотальный и бескомпромиссный!
Так, что выбора нет: воевать придется. Все же Европа, закат которой пророчили еще сто лет назад О. Шпенглер, еще не сгинела. И, будем надеяться, в ней есть еще возможность встрепенуться, выйти из состояния исторического анабиоза.
Что дальше?
Симптомы воли есть. Она проявляется в разных жанрах – от маршей против приема беженцев и только что принятого решения ЕС выделить Турции 3 млрд евро для того, чтобы она содержала беженцев и не выпускала их в Европу. Вообще, аргумент миграционной волны из Сирии на европейские обывательские мозги действует эффективней самой неистовой агитации антиглобалистов. Вопрос лишь в том, несколько быстро и разумно станет развиваться этот тренд. И каковы реальные возможности солидарной интеграции Европы в противостоянии вызову.
Для скепсиса полно оснований. Взять ту же Францию: давно ли отморозки устроили в Париже шабаш, превратив в пожар целые его районы. Сколько гневных слов и призывов тогда прозвучало. И что?
Пока более-менее очевидны тренды такого рода. Первое: эмоционально усилилось осознание необходимости более решительных действий и объединения усилий в войне с ИГ на сирийском фронте. Объективно это совпадает с пропагандой Кремля и способствует популярности В. Путина. Это уже подтверждается встречами на саммите в Анталье, где он в центре и пике внимания (персональные встречи с Меркель, Обамой, Абэ, Эрдоганом и др)..
Второе: резкая перемена в общественных настроениях Европы, главной нотой которых является принятие вызова — «Не запугаете!». Типичный ответ – усиленная бомбардировка позиций ИГ со стороны Франции.
Третье: Европа внесет (уже вносит) серьезные коррекции в свои прежние намерения «открыться» для мигрантов. Она станет теперь усиленно закрываться для них.
Обобщенно говоря, атака на Париж вызовет достойную реакцию мобилизации, но не паники. Она способствует переходу фронтов (и не только сирийского) из вялой стадии в активную. И если террор будет продолжаться, то тренд этот только усилится.
На сей счет не вполне бредовой мне показалась версия одного из политологов, усмотревшим в террористических выпадах провокацию, определенный замысел со стороны ИГ. А именно: втянуть Запад в наземную войну и устроить на Ближнем Востоке новый Вьетнам, только еще более изматывающий и кровавый. А что: резон в этом есть, особенно морально мобилизационный.
Владимир Скрипов