Про Россию, Украину и Беларусь, Лукашенко и Путина читайте в большом портретном интервью с известным российским и американским инвестиционным финансистом, блогером и публицистом, Славой Рабиновичем. Первая часть большого интервью из двух частей, первоначально была опубликована на сайте «Белорусский партизан». Публикация второй части ожидается уже завтра.
— Слава, здравствуйте. Как бы вы сами себя представили нашим зрителям?
— Я — инвестиционный управляющий, руководитель компании, управляющей двумя фондами. На протяжении 23 лет, с 1996 года, занимаюсь профессионально этим бизнесом. С момента избрания на второй срок Бориса Ельцина, я живу и работаю в России. Был первым заместителем управляющего и главным трейдером фонда «Hermitage», созданного Биллом Браудером.
Когда-то, к слову, моим коллегой являлся Сергей Магнитский. Правда, он не работал в фонде, а был внешним аудитором и юристом. Если меня сейчас кто-то знает как блогера и публициста, это получилось совершенно случайно. Я до сих пор не считаю себя блогером и уж тем более публицистом.
— В конце 1980-х вы отправились в Рим за политическим убежищем, а чуть позже уехали в Соединенные Штаты. Почему приняли такое решение? Казалось бы, перестройка, жизнь налаживалась…
— Вообще-то к 1988 году мне исполнилось 22, и я постепенно понял, что к чему. Мой папа был одним из немногих советских людей, кто мог выезжать за границу еще до того, как приподняли железный занавес. Хотя он не являлся членом КПСС или каким-то там еще советским функционером высокого уровня. Он был солистом оркестра, концертмейстером группы альтов симофнического оркестра Кировского (ныне — Мариинского) театра.
Первый раз он поехал на гастроли в 1967 году, и не куда-нибудь — во Францию, Швейцарию и ФРГ! И после этого выезжал из СССР дважды в год. Думаю, вам понятно, какие вещи оттуда он привозил — чемоданами и даже отдельными грузами.
Мне в 1967-м исполнился год. Поэтому моя жизнь с самого рождения не ограничивалась только советской средой. Она была связана с теми, кто ездил за границу из государства, которое по своей сути было похоже на Северную Корею.
Тот Советский Союз конца 1960-х и начала 1970-х был ненамного более прогрессивным, чем КНДР. И поэтому, когда маленькая «щелочка» для узкого круга людей, в том числе для так называемой творческой интеллигенции, которую порой именовали гнилой, приоткрылась, всем с первого раза уже все стало ясно.
Затем послед али уныние, серость и безнадега брежневского «застоя». При перестройке Горбачев внес свежую струю. Ленинград образца 1987-88 годов кардинально отличался от того города, каким он был в 1982-м, когда умер Леонид Ильич и когда я учился в девятом классе.
При Горбачеве развивался ленинградский рок-клуб. Были замечательные группы: «Аквариум», «ДДТ», «Кино». Их, наконец, прекратили запрещать. Мы все ходили на их концерты. Начали открываться кооперативные рестораны, куда вход простым советским гражданам был затруднен только из-за дороговизны.
Но в 22 года я не собирался тратить свою жизнь на то, чтобы изменять страну, как тогда думал, под советским флагом. Советский строй все же никуда не исчез, сложно было прогнозировать его скорое разрушение. Оставалась монополия коммунистической партии, такая же незыблемая, как и раньше. Казалось, это будет продолжаться и дальше.
Даже в той прогрессивной «тусовке» конца 1980-х в Ленинграде ни я, ни мое окружение не могли предположить, что все рухнет через три года. А даже если бы и знал, чем все обернется? Мой отъезд из СССР, именно по международным меркам, не являлся беспрецедентным. Уехать в 22 года из родительского дома и родной страны?
Да возьмите любого молодого человека из Австралии, Новой Зеландии, Канады. Вы увидите, как активно они уезжают учиться или просто путешествовать в том же возрасте. Некоторые — между окончанием школы и университетом. К 25 годам многие успевают объездить по 50-100 стран. Так что ничего особенного я не совершил. Просто сделал то, о чем мечтал уже на протяжении долгих лет, — уехать при первой возможности.
— В Ленинграде вы учились на радиотехническом факультете, а в Италии вам пришлось работать на сельскохозяйственных фермах. Что это был за опыт?
— Замечательный и в то же время тяжелый. По любым меркам — и советским, и европейским — до 22 лет я находился в тепличных условиях. У меня была своя квартира, и это не считая родительской, где проводил основную часть времени. Пока учился в институте, жил, что называется, на всем готовом и был материально обеспечен.
Конечно, с первого курса я не только получал стипендию в размере 40 рублей, но и работал техническим переводчиком, где имел 45. Кстати, для переводов мне давали большое количество английских текстов. И только потом, спустя много лет, осознал, что практически все переводимое было промышленным шпионажем. А тогда я думал, что это некие патенты, которые каким-то чудодейственным образом попадают на кафедру радиотехники.
Дальше? На собственном автомобиле начал подвозить людей. Что называется, «бомбил». Десять-пятнадцать рублей за вечер — в пересчете на месячный доход это было даже больше, чем стипендия и зарплата переводчика вместе взятые. В целом, по меркам Ленинграда тех лет, я был обеспеченным студентом — и самим собой, и родителями.
Когда же прилетел в Австрию, а потом переехал в Италию, все нужно было делать самому и отвечать только перед самим собой. Мы оказались беженцами. Здесь говорю не о семье, поскольку папа, мама и брат остались в Ленинграде, а о таких же эмигрантах, как я.
Мне даже еще в Ленинграде понадобилось от родных добиться нотариально заверенного подтверждения о том, что они не имеют ко мне никаких материальных претензий. В итоге в Вену я прилетел 19 марта 1989 года. Просто все сопровождалось долгим процессом оформления выездной визы с октября 1988 года, а потом банально не было авиабилетов.
Итак, по прилету стал настоящим беженцем. С собой у меня не было ничего. Только два чемодана, где 99 процентов содержимого рассчитывал продать. То, что мы потом реализовывали на блошином рынке в Риме, чтобы получить хоть какую-то твердую валюту, ибо из Советского Союза смог вывезти только одну стодолларовую бумажку. Это была максимальная сумма, на которую можно было обменять рубли и которую позволялось вывезти одному человеку.
Таким образом, две недели провел в дешевых гостиницах Вены, а потом на поезде переехал в Рим в лагерь для советских беженцев. Это был стандартный путь для таких, как я. Тех, кто выезжал из СССР по израильской визе, но не отправлялся в Израиль. Нас же никто не мог заставить это делать в Австрии против нашей воли, ведь мы попали в свободную страну, в свободный мир. Не хочешь ехать в Израиль — пожалуйста, размещение в дешевой гостинице.
Сначала жил под Римом в лагере для беженцев, а потом уже подал через пару недель прошение на статус беженца в американское посольство в Риме. Кроме США, люди ехали в Канаду, Австралию, некоторые — в Новую Зеландию и ЮАР. Но подавляющее число — именно в Штаты.
А пока соответствующие органы рассматривали заявки, определяли дату финального интервью, надо было пытаться выживать. Таких людей, в то время в Риме, скопилось около пятидесяти тысяч! Пособия от международных еврейских организаций не хватало. Я был вынужден искать работу и нашел ее совершенно случайно.
В Италии познакомился с семьей, которая была там в течение двух месяцев и, если не ошибаюсь, ожидала отъезда в Австралию. Меня представили итальянским фермерам, которые нанимали рабочих на сезон с почасовой оплатой за наличные деньги собирать персики. Чтобы приехать к месту сбора, необходимо было тридцать километров преодолеть на велосипеде от того места, где я тогда жил.
Я этому фермеру понравился и стал участвовать в сборе всего того, что у него там произрастало: груши, яблоки, дыни, арбузы, помидоры… Все это заканчивалось ранней осенью сбором винограда, в том числе — для вина. И эти месяцы в Италии я провел, занимаясь очень тяжелым физическим трудом. Естественно, это были не курортные условия, прежде чем я в ноябре 1989-го прилетел в Нью-Йорк.
— Вскоре после прилета туда вы получили гражданство США, а позже — и России. Сталкивались тогда с какими-то трудностями?
— В Америке их — выше крыши. Я приехал без семьи фактически в никуда. У меня не было ни близких, ни дальних родственников. Конечно, кое-как помогала тамошняя еврейская община, и я воспользовался ее программой для молодых и одиноких мужчин. Нас на льготных условиях поселили в большом еврейском центре рядом с Центральным парком и неподалеку от «The Metropolitan Museum of Art» — а это очень престижный район Манхэттена. Безусловно, там жили не только евреи. И не было никакой дискриминации по национальному признаку — в Америке это невозможно.
Что было непривычно? Привыкать к американскому английскому. Я в Ленинграде учился в специализированной школе с углубленным изучением английского языка. Там преподавали люди, которые, как тогда и многие, никогда не бывали в англоязычных странах, а обучались при помощи литературы, наушников с записями, в лингафонных классах. Сейчас, благодаря Голливуду и интернету, американский английский разнесся по всему миру, однако тогда был спецификой, с которой требовалось свыкаться людям вроде меня.
Впрочем, я был все равно в привилегированном положении по сравнению с большинством остальных эмигрирующих в США, потому что хоть как-то знал английский. Найти первую работу было крайне сложно, особенно в 22-23 года. И тем более для человека, который сразу после института подал документы на выезд, не работая и дня по специальности. Я не мог предоставить потенциальному работодателю никакого резюме, кроме данных об образовании.
Но знаете… Помню уровень цен в Нью-Йорке тех лет. Помню свои первые деньги, там заработанные, и сравниваю с уровнем цен сейчас. Задайте себе вопрос: а какой с 1989 года была инфляция в США и насколько обесценился их доллар? Потеря покупательной способности за тридцать лет составила примерно половину!
То есть американский доллар сейчас покупает примерно половину того, что мог купить тогда. Существует так называемая временная стоимость денег. Часть этой временной стоимости заложена под инфляцию. И эта инфляция съедает покупательную способность денег, если их не инвестируешь или хотя бы не сохраняешь от инфляции.
Если вы маринуете наличные в трехлитровой банке или держите их на низкопроцентном вкладе, скорее всего, у вас начнется эрозия покупательной способности. Это интересный побочный вопрос, который касается другого, более главного. Его сейчас часто задают в социальных сетях, когда общаются на тему безнадеги в путинской России. Мол, куда мы поедем, кому мы там нужны, чтобы жить в картонных коробках под мостом в Нью-Йорке?
Хотя на самом деле, если у вас есть немного больше, чем три извилины в голове, плюс образование и профессия, которая может быть хоть как-то конкурентоспособной, и минимальный уровень навыков, вы не пропадете. И скорее всего, вам там будет лучше. В начале 1990-х годов я стал зарабатывать 60-70 тысяч долларов в год. Не стану рассказывать про первую и вторую работу, но на третьей уже получал эквивалент сегодняшних, именно с учетом инфляции, 120-140 тысяч долларов, имея лишь советское образование.
Конечно, хотел зарабатывать больше и увеличить свой доход на порядок. Для этого необходимо было специализированное американское образование. В моем случае — магистратура в школе бизнеса. Чтобы быть принятым, мне потребовалась большая программа самоподготовки, а она в свою очередь — года упорного учения после работы и по выходным.
Я был человеком без гражданства на протяжении семи лет. Когда подавал документы на выезд из СССР, гражданства лишали насильно. Это только официально называлось добровольным отказом от советского гражданства. На самом деле все делалось принудительно. Соответственно, я выехал из СССР апатридом, а в Америку въехал в статусе беженца. А он, по сути, автоматически давал вид на постоянное жительство в США. Я имел право получить, как принято говорить в народе, «грин-карту», что и сделал через год.
Что касается российского гражданства, то, как ни странно, я его получил почти в то же время, что и американское, — летом 1995-го. Президент Ельцин издал указ о предоставлении российского гражданства тем людям из РСФСР, которые были насильственно лишены советского. Разумеется, при наличии документов, подтверждающих, что они выехали из РСФСР. А у меня они были — свидетельство о рождении и выездная виза.
Много лет спустя, когда я подружился с Борисом Немцовым, узнал, что именно он разработал этот указ. Немцов написал и положил соответствующий документ на стол Ельцину и фактически водил его рукой, чтобы глава государства его подписал.
— Многие из тех, кто некогда покинул Советский Союз, в свои независимые страны после его развала больше не возвращались. Ведь то, что в США уровень жизни лучше, — это факт. Почему вернулись вы?
— После окончания школы бизнеса передо мной открылись все возможности работать на «Уолл-стрит». Было огромное количество интервью в инвестиционных банках, и я не собирался ехать назад в Россию. Но в итоге мое резюме попало на стол к Биллу Браудеру, который инициировал процесс запуска фонда «Hermitage» в совместном предприятии с одним из крупнейших американских банков.
Он увидел мою курсовую работу, сделанную на втором курсе, по оценке акций трех российских компаний. Там было многое из того, что независимо от меня сделал сам Браудер и включил в свою маркетинговую презентацию для инвесторов в только запускавшийся фонд.
Имея несколько прочих предложений, я предпочел работу в фонде «Hermitage» в Москве и переехал в Россию. На тот момент думал, что это временно. В 1997 году был локальный пик рынка: фонд, запущенный полтора года назад, имел плюс 750 процентов прибыли. Начали с 25 млн долларов под управлением, а через полтора года у нас под управлением было уже 1 млрд 200 млн.
А потом понеслось, и психологический статус временности отошел на второй план. Я продолжил работу в «Эрмитаже» и задержался там на четыре года, до 2000-го. Карьера в финансах и в управлении капиталом, в общем, продолжилась так успешно, что перестал думать о возвращении обратно в Нью-Йорк.
— Как вы относитесь к Борису Ельцину?
— Как к революционеру, который помог Горбачеву сломать советскую машину. Без Ельцина сам Горбачев не смог бы доломать СССР. Горбачев в принципе мог продолжать советскую канитель на протяжении еще лет пяти-десяти. Но для человеческой жизни это очень долго. И то, что рухнул СССР в 1991-м, это лучше, чем если бы он рухнул в 1999-м. В этом заключается грандиозная заслуга Ельцина.
Борис Николаевич — личность (я не говорю о политике) колоссального масштаба. Хотя у меня есть к нему целый ряд претензий. Не люблю скатываться в определенные штампы и утверждать, что это фигура неоднозначная, но тут иначе и не скажешь. Он, несомненно, двинул Россию по пути реформ к свободе и поставил на капиталистические рельсы.
А что касается претензий… Не буду называть список из ста, упомяну лишь ключевые. То, что мы сейчас имеем на протяжении почти двадцати лет — прямой результат отсутствия у Ельцина политической воли и мудрости, эдакой дальнозоркости провести суд над СССР, как над преступным государством. Мало государств в мире совершали над своими гражданами такое количество преступлений.
Ельцин должен был осудить КПСС и ее главарей, напрямую виновных в чудовищных преступлениях против своих граждан; должен был осудить КГБ как организацию и ее первых лиц. Эти организации на самом деле были преступны, они — одни из самых отмороженных, экстремистских и террористических за всю историю существования мира.
Если бы Ельцин инициировал эти процессы и создал условия для принятия законов о люстрации, то люди, причастные к КГБ, КПСС и их преступлениям, но не бывшие главарями (главари просто отправились бы в тюрьму), пожизненно были бы лишены права занимать посты в государственном управлении. Не могли бы быть ни назначены, ни избраны в любые органы как государственного, так и муниципального управления.
Поэтому Путин, Патрушев, Иванов, Бортников, Сечин — вся эта шушера сейчас в лучшем случае занимала бы посты заместителей администратора таксомоторного парка, работая сутки через двое.
Точно такое же важное обстоятельство — сдача нас и многих наших собратьев по несчастью из бывшего СССР. Что я имею в виду? В 1999 году Ельцин сдал всех Путину и его ОПГ. Если бы был справедливый суд и люстрация, не произошло бы того, что случилось в 1999-м. Да, берем все заслуги Ельцина, который вместе с Горбачевым изменил историю мира, но все они меркнут перед одним действием — фактическим назначением преемника из КГБ на пост президента.
— Вы говорите о суде. А возможен ли был он при Ельцине, который вводил войска в Грозный, миротворческие силы России — в Приднестровье, который подписывал указ о марш-броске на Приштину?
— Вопрос правомерен. В политологии говорят так: политика — это искусство возможного. Если бы Ельцин, скажем, попытался провести суды над КПСС и КГБ, он был бы свергнут в течение одной или двух недель? Думаю, никто не сможет ответить на этот вопрос. На него не смогли бы ответить ни молодой Чубайс, ни покойный Гайдар, ни, думаю, Андрей Пионтковский или Андрей Илларионов. Да и сам Ельцин.
Относительно преступных действий Ельцина во внешней политике… Думаю, это останется в истории на его совести.
Правда, опять-таки, не забывайте: марш-бросок российских войск хоть куда-нибудь сопровождался назначением старого КГБшного мерзавца Примакова в качестве премьер-министра России. А Примаков, который должен был быть люстрирован, как оказалось, был чрезвычайно популярен в народе. Примаковские преступления тянутся с начала 1970-х.
Все знают, чем тогда занимался этот международный террорист. Он разрабатывал в недрах КГБ логистические связи и создавал террористические ячейки по всему миру. И вот этого человека позже поставили премьер-министром свободной России?!
При Ельцине творилось многое. Случилась первоначальная ваучерная приватизация, которая сама по себе не достигла нужных целей, переросла в другие ее типы — залоговые аукционы, которые были полнейшим мошенничеством космического масштаба. И это, в свою очередь, повлекло за собой разочарование огромной доли российского населения в том, что мы называем «выход страны на капиталистические рельсы».
И любая ностальгия по СССР, любые повороты влево среди широких народных масс в том числе были порождены отчасти чудовищной схемой раздачи бывшей советской собственности друзьям, которые собрались вокруг семьи Ельцина. Отсюда растут корни у сегодняшнего обнищания российского населения и неспособности России быть капиталистической страной.
Руслан Игнатович, для «Белорусского партизана»