Странные типы
В «совке» цензура брала свое не мытьем, так катаньем. Так, если какое-то произведение там по каким-то причинам не могли запретить вовсе, то его по крайней мере «приглаживали». Вот, скажем, пример с «Машиной времени». Во второй половине 80-х бушевала государственная кампания «по борьбе с пьянством», и Макар тоже «попал». У меня до сих пор хранится пластинка «Мелодии» с песней «Разговор в дороге», где бедняга Макаревич вынужденно исполняет следующий «как бы свой» текст:
«Дорожные споры — последнее дело,
И КАШИ ИЗ НИХ НЕ СВАРИТЬ.
Но поезд идет, ЗА ОКОШКОМ СТЕМНЕЛО,
И тянет поговорить…»
Лишь после распада Союза Макар смог петь эту песню в ее первозданном виде:
«Дорожные споры — последнее дело,
Когда уже нечего пить.
Но поезд идет, бутыль опустела,
И тянет поговорить…»
Почему это вспомнилось? Потому что только что по Первому каналу случилось «дежавю»: я опять увидел работу той самой, вроде уже подзабытой ЦЕНЗУРЫ. В этот раз неведомые цензоры «поправили» уже не Макара, а самого Высоцкого. Причем хватило наглости это сделать на «вечере памяти», на котором те же теледеятели наперебой клялись в любви и уважении к поэту!
На концерте, посвященном памяти Высоцкого, Гарик Сукачев только что совершенно отчетливо пропел со сцены в известнейшей песне «Тот, который не стрелял»:
«…Но странный тип Суэтин,
Неутомимый наш,
Уже тогда приметил
И взял на карандаш».
Не надо быть таким уж знатоком творчества Высоцкого, чтобы вспомнить, как куплет звучал В ПОДЛИННИКЕ:
«Но особист Суэтин,
Неутомимый наш,
Уже тогда приметил
И взял на карандаш».
Комментарии, думаю, излишни. И так понятно: умершему поэту бдительные товарищи не дали «очернять подвиг доблестных советских чекистов в годы ВОВ». Жаль вот, что Сукачев на старости лет вляпался в такое дерьмо…
Хотя тут вспоминается совершенно аналогичная по сути история еще совкового времени (как раз к вопросу о сходстве режимов — сейчас и позднего совка). Ее рассказывал Рязанов. Когда они с Гориным писали сценарий «О бедном гусаре замолвите слово», у них там была совершенно четкая линия: главный мерзавец Мерзляев (в фильме его играл Басилашвили) — действующий сотрудник Третьего отделения, приехавший в отдаленный гарнизон как раз на предмет выявления «крамолы». Тогда и весь сюжет логичен и понятен — и что за постановку Мерзляев затеял, и почему его слушается даже бравый полковник в исполнении Гафта. Однако в Госкино сценарную заявку «зарубили», прямо отметив, что указание на Третье Отделение «вызывает ненужные ассоциации» и это надо «исправить». В результате всех правок Мерзляев превратился в обычного штатского безработного графа, который непонятно за каким рожном приперся в малопримечательный городок и с еще более неясной целью принялся там за какие-то сложные провокации — не встречая, однако, никакого сопротивления от местных «власть имущих». То есть из сюжета — из боязни «аллюзий» — вырвали основу. И все — из того же страха перед «особистом». Точнее — чего уж греха таить — перед особистами.
оригинал —
автор — Алексей Рощин