Дмитрий Демушкин: Колония не знает, как себя вести с Навальным. Все механизмы, которые были заточены под зеков, против Навального неприменимы.
В. Ворсобин:
— Долго я откладывал эту тему, но уже невозможно ее откладывать дальше, потому что тут есть у нас государство, есть у нас власть, есть друзья власти, есть спорщики, которые с ней спорят, есть все мы, которые ворчим на кухне, а есть главный ее враг. Вот он персонализирован, это конкретный человек и, как вот в русских сказках, этот человек сидит в тюрьме, как Кощей Бессмертный, прикованный десятью цепями… конечно. Я говорю сейчас об Алексее Навальном. Новости перешли критический предел, когда уже нельзя о них не говорить, Навальный получил шесть выговоров, умудрился за две недели в Покровской колонии, причем, эти выговоры… значит, встал с кровати на 10 минут раньше команды «подъем», отказался выходить на зарядку, сказав начальнику отряда «пойдемте лучше кофе попьем», отказался смотреть видеолекцию, назвав ее идиотской, на встрече с адвокатами был в футболке, что тоже уже отдельное наказание. Выговоры Навальному выносит дисциплинарная комиссия из семи человек, «сидя под портретом Путина»… но тут не до шуток, потому что он может оказаться в скором времени в штрафном изоляторе, с другой стороны, политиков должны закалять трудности, но — еще одни новости. Состояние Навального ухудшилось, у него проблема с ногой случилась, он просит обезболивающее, туда зачастили комиссии… в общем, Покровская колония превращается в такую горячую точку для всех… все теперь смотрят в ту сторону. Вроде бы Навального заперли для того ,чтобы он не отсвечивал, но сейчас он светится больше всех. По крайней мере, новостные сайты заполнены им. Что это такое?… Песков недавно вообще заявил. Что ему противно мировоззрение Навального… У нас в студииДмитрий Демушкин, политик и политический сиделец, который вышел не так давно на свободу. Дмитрий, здравствуйте.
Д. Демушкин:
— Здравствуйте.
В. Ворсобин:
— Вот я рассказал о судьбе Навального, всего полтора месяца он находится в колонии и уже оброс наказаниями и диагнозами, пока не подтвержденными. Куда дело катится?
Д. Демушкин:
— Ну, некоторые вещи, конечно, мне странно слышать. Понятно, что Навальный заключенный особый и особый контроль за ним… В мою бытность, когда я в этой колонии отбывал, мне то что в майке выйти к адвокату, а голову поднять и покосить глаза, было категорически запрещено. Или не дать доклад, который сотруднику, который вас встретил, — вы 40-50 раз на дню даете доклад, который не дай бог вы не дадите, если с вами поздоровались, а вы поздоровались в ответ без доклада. То есть, в мою бытность было установлено так, что заключенный сразу может оказаться с низким социальным статусом после этого — этим запугивали. Нельзя было косить глаза, нельзя было…
В. Ворсобин:
— То есть, могли просто опустить в колонии, уж простите, да?
Д. Демушкин:
— Да, это я пытаюсь подбирать выражения, да, давайте так скажем. Собственно, эта колония и славится эти м режимом, она создавалась, конечно, не под Навального и даже не под политических, она создавалась под ломку криминальных авторитетов в свое время, эта Владимирская управа, все про это знали, там действительно ломали, перемалывали людей, она как бы для первоходов, как бы общего режима, а на самом деле режим там считался самый строгий даже для крыток каких-то особых, а первоходы тоже там условные. Туда свозили огромное количество людей, которые совершали тяжкие и особо тяжкие преступления ранее. Вот, например, мой сосед, с которым я на соседней шконке находился, 26-й год сидел на момент, когда мы с ним там познакомились. Надо мной спал человек, который 10 лет отсидел за убийство ранее. То есть, туда свозили всех тех лиц, которые совершали тяжкие и особо тяжкие преступления в Грузии, на Украине, в Белоруссии, в Азербайджане — то есть, вне пределов России. Для России они были первоходы. Вот этих первоходов специализированно везли во Владимир, туда же везли 205-ю и 208-ую — это терроризм, и члены незаконных вооруженных формирований, участники — это те, кто ездил сейчас в запрещенную организацию Исламское государство…
В. Ворсобин:
— То есть, колония специализированная, колония заточенная, как хирургический нож. Дмитрий. А вот как себя ведет по понятиям, по тому, как принято вести себя в этой зоне, вот что означают действия Навального? Это желание обязательно пойти в карцер — судя по тому, что он делает — и это бесконечные жалобы на здоровье… что это означает?
Д. Демушкин:
— Колония не знает, как себя вести с Навальным, потому что все эти механизмы, которые были заточены под зеков, под их ломание, избивание, насилие, о пускание и т.д., против Навального, конечно же, неприменимы. В моем случае они меня тоже не били, или в случае Котова Константина, который тоже там был по политическому московскому делу, но они наказывали весь отряд на примере меня, если, например, я что-то сделал не так, то заставляли бесконечно заниматься зарядкой в душной комнате, пока четверть не попадает в обмороки, а потом всех выгоняли на улицу на мороз постоять часок…
В. Ворсобин:
— Ну, это же пытки.
Д. Демушкин:
— Да. Но я вам говорю — меня не били, но всех остальных били ежедневно. Поэтому телесные наказания там абсолютно типичные и обычные. Большая часть отряда не ходила в туалет нормально, потому что были почки в состоянии, когда им приходилось подолгу стоять, чтобы справить нужду даже. Причем, как активисты, так и… ну, конечно, все делалось руками активистов, которые тоже, кстати, страдали, их точно так же били, и это все менялось… и эта круговерть была… ну, вот мы начали эти вопросы поднимать и в итоге при мне запретили бить осужденных. Конечно, Навального никто бить не будет, конечно, его не будут опускать, конечно, его не будут ломать. Но, кстати, то, что ему выписывают рапорта, это абсолютно нетипичное положение для Покрова. При мне такие случаи были единичные… единственная ситуация, когда они выписывали какие-то взыскания — это происходило следующим образом. Когда адвокат человека, без согласования с осужденным, подавал на УДО. Тогда делался обычный механизм — то есть, его вели в столовую, клали ему в мойку кусок лезвия под бирку, когда он раздевался и когда он выходил, тут же проходили поисковые мероприятия, он отправлялся в карцер и никакого УДО у него не случалось. Вот это единственные были взыскания в этой колонии.
В. Ворсобин:
— Почему они пишут сейчас на Навального?
Д. Демушкин:
— Я думаю, что руководство колонии хочет от него избавиться. Они хотят его, как злостного нарушителя, впоследствии после нескольких ШИЗО, перевести просто на крытую зону, как злостного нарушителя. И все. То есть, сделать ему перережимку, возможно, и просто его оттуда убрать. Но представьте себе, что в колонии, где все было заточено под насилие, сейчас даже и пинка никому не дашь, потому что везде дроны ФБК какие-то летают над ней и, конечно. Им не нужно это внимание, ФСИН вообще тайны свои любит хранить за высокими заборами с колючей проволокой, а тем более — спецзона. То спецзона, она не обычная, там даже приказы на стенах висят, они подписаны замначальника ФСИН, а не начальником колонии. Там есть отдельная служба ФСБ, которая находится в этой колонии в связи с тем, что туда свозили террористов еще и участников незаконных формирований. Этих колоний не так много в России. Она есть еще в Карелиии, есть в Омске и Красноярске. Но Навального они туда не могли отправить.
В. Ворсобин:
— Дмитрий, получается, они хотят перевести его в крытку. Понимаю. В крытке будет то же самое, то есть, он тоже будет не соблюдать режим, тоже стянется к этой несчастной крытке пресса, правозащитники и практически весь западный мир — и что дальше? Куда его дальше? Расстрелять, что ли? Что с ним сделает система?
Д. Демушкин:
— Дальше его никуда не надо. Решается главный вопрос — изоляция его. Потому что сейчас он находится в бараке, где находится от 60 до 100 человек. И там его изолировать нельзя, он видит, что происходит. А вот в крытке он может сидеть уже там в двойке, там три человека будет сидеть. И вот этой изоляции достаточно, он ничего, кроме стен и прогулочного дворика, видеть не будет. И там он может адвокатам рассказывать уже, что угодно. Для них это уже не так принципиально будет важно. Я думаю, что, судя по тем взысканиям и скоростью, которые ему выписывают, путь именно такой — изолировать его в камерной системе отдельной и уже там он будет рассказывать только то, какие у него там тараканы в камере. Сейчас сложилась ситуация, что ему осужденные даже могут рассказывать многие вещи, его самого не бьют, но могут прийти люди и расскажут ему, как их пытали, как их насиловали, что с ними делали. И вот это они, конечно, не хотят допускать, потому что он придет и у него адвокаты тут же это транслируют на соцсети, журналистам и это же рань или поздно закончится возбуждением уголовных дел в отношении сотрудников, в том числе, колонии. Они ж это отлично понимают.
В. Ворсобин:
— То есть, подбирают режим, как Монте Кристо, да?
Д. Демушкин:
— Да. Максимальную изоляцию.
В. Ворсобин:
— «Других тем, что ли нет?» — пишет один из наших слушателей. Успокаиваю этого человека — через 10-15 минут мы перейдем к другим темам, кстати говоря, они меня пугают еще больше, но пока мы держим интригу… Сейчас мы обсуждаем с Дмитрием последние новости из тюряги… сейчас я процитирую заместителя председателя общественной наблюдателей комиссии по Владимирской области Владимира Григоряна. Когда его журналисты спросили, чего-то там Навальный на ногу жалуется, а ему даже аспирин не дают, он отвечает: «Я тоже плохо себя чувствую, я сейчас в госпитале лежу, я что, пойду жаловаться кому-то куда-то? У них там прав больше, чем у нас. А Навальный там больше симулирует, чем что-то делает». Эту мысль о симуляции повторило и еще несколько персонажей из ОНК по Владимирской области, а за это их мерзавцами и жуликами назвал сам осужденный Навальный. У меня такой вопрос — действительно ли Навальный симулирует?
Д. Демушкин:
— Действительно, лжецы и мерзавцы вся общественная палата Владимирской области, которая участвовала в походах на зону. Я это прямо в лицо готов им сказать. Мерзавцы и подонки. Не в отношении Навального, к которому вот этот Григорян даже не заходил, но уже сделал вывод, что он симулирует. В отношении того, что в этой зоне грубо всегда нарушались права человека и никогда никто из них ни о чем по большому счету… вы знаете, как они заявили? «Это колония одна из лучших, потому что нет жалоб, поступающих оттуда». Оказывается, вот оно что -отсутствие жалоб и есть показатель, что эта колония лучшая. Может, меня сейчас многие упрекнут, плохой будет пример, я не думаю, что осужденные Бухенвальда много жаловались в администрацию третьего рейха на местную охрану или там сталинских ГУЛАГов каких-то. Я думаю, что там вообще не было ни одной жалобы никогда. Эти люди приходили туда, зеки стояли часами на холоде, ждали их… вот представьте, сто человек построены, заходит эта правозащита и задает вопрос — как у вас дела? И сто человек хором в унисон им отвечают — хорошо. А потом они спрашивают — кто-нибудь хочет на личный прием к нам попасть? И сто человек хором отвечают — нет. Ну, нет вопросов.
В. Ворсобин:
— А если бы кто-то сказал да?
Д. Демушкин:
— Такое было один раз. Этого человека долго пытали, потом он сошел с ума. Цыганенок был такой. Вот он сказал да. Прием ничем не закончился, он три раза повторил, два его проигнорировали, в итоге… чтобы вы понимали, это бывшие, как правило, сотрудники ФСИН, которые приходили туда и после вот этой дежурной якобы проверки зоны шли пьянствовать в оперотдел. Там уже им накрывали столы и эти бывшие сотрудники повстречались и выпили. Они сегодня нам рассказывают… они сами отлично знают эту пыточную систему, что там происходит — и они сегодня нам комментируют и рассказывают. Этим «людям» надо плюнуть в лицо… почти за два года этих проверок я там стоял каждый раз, видел их и не понимал, зачем они существуют там вообще?
В. Ворсобин:
— Дмитрий, и все-таки, он может симулировать? Ну, так скажем — пытался симулировать в этой колонии кто-нибудь?
Д. Демушкин:
— Во-первых, вот эти люди, которые дают это интервью, даже как слово «актирование» не знают как звучит. Они даже в этом профнепригодны. За все мое нахождение в колонии только один человек из колонии подал на актирование, а он нам в интервью заявляет, что это каждый осужденный делает. Один за все время подал — вот год и восемь я там был! Во-вторых, надо понимать, что любой человек, который туда приезжает, у него режим. Он стоит, он бегает, у него стресс, конечно, у него отекают ноги. Это не проблема одного Навального. Я заехал туда, был 105 килограмм, спортсмен. На секторе усиленного контроля я 55 весил впоследствии. У меня ноги отекали, у меня тоже было много проблем со здоровьем, это в принципе нормально, потому что ты попадаешь в стрессовую эту ситуацию, что ты стоишь по 8 часов в день. А 8 часов в день это на секторе обычное как бы стояние, там даже соль в столовой не давали, чтобы не усугублять отеки ног. И, конечно, у Навального, который там перенес кому, болел, атрофия мышц какая-то была, лежал долго, конечно, ему это, наверное, еще тяжелее, чем многим. Ну, понятно, что на колонии всем тяжело и все бы там, если бы была возможность…
В. Ворсобин:
— Подождите, ну, если он на особом счету, ну, даже Песков говорит, что он на особом счету, правда, он сказал это в том смысле, что столько приговоров, а сел он только сейчас. Ну, не могли его там в больничке обследовать, ну, дать лекарства какие-то… почему такая реакция?
Д. Демушкин:
— Знаете, надо тогда механизм создавать отдельно под него. Он имеет отдельный статус, он получил там две таблетки меньше двух недель отсидев. Там люди за два года две таблетки не получают. Это уже отдельный статус. Чтобы таблетки какие-то передать, надо, чтобы вам врач выписал рецепт. Вот мне, например, хирурга во Владимирской управы не было вообще, даже в тройке, в центральной больнице на Моторной не было хирурга, и мне для колена воспаленного, где скопилась жидкость, не могли передать лекарство, потому что фельдшер не выписывал разрешение. Чтоб вы понимали, даже капли для носа можно выписать и занести в колонию только с разрешения. Они в свободном обороте у нас и у вас здесь, но не там. Там вы не можете эти лекарства получить, даже анальгин, даже диклофенак — для этого нужна сложная процедура. Я вот за год и восемь месяцев получил пять таблеток диклофенака и укол анальгина. Вот все, что я там получил. На самом деле, медицины, как видно, там нет. Это два фельдшера, которые в принципе заключенных не лечат и с ними есть запрет даже на посещение и вас не может инспектор отвести туда. Если руководство колонии не позвонит, вас не примут. Они существуют только чтобы раз в полгода вам флюшку делать и все. Больше там нет медицинской помощи.
В. Ворсобин:
— Дмитрий, подождите, но, может быть, вот то, что сейчас мы говорим, что вот сейчас уже пошел такой шум, хотя бы одну конкретно взятую колонию общество может изменить?
Д. Демушкин:
— Изменится, изменится…
В. Ворсобин:
— Вот как скажет кто-то из врагов Навального — единственное хорошее дело Навального — он изменил колонию в Покрове. Такое может быть?
Д. Демушкин:
— И не только к Покрове. Конечно. Он сам того не желая, конечно же, внесет лепту. ФСИН вообще не любит, когда эти тайны утекают. А сейчас внимание общества и СМИ в принципе приковано к исправительной системе. Не только в Покрове, хотя, прежде всего, туда, и, конечно, многие вещи выплывают. Вдруг люди стали удивляться, а почему каждый час человека будят?
В. Ворсобин:
— Кстати, да.
Д. Демушкин:
— До Навального никого это не интересовало.
В. Ворсобин:
— А действительно ли приходит человек ночью, потому что человеку присвоили статус склонного к побегу, вот как Навальный жалуется, приходят к нему среди ночи, будят его и для того, чтобы сказать — так, господин Навальный, номер такой-то, находится на месте — и уходят. И так каждую ночь. Это реально происходит?
Д. Демушкин:
— Да. Восемь раз ночью, каждый час, заходит человек, фонарем светит в глаза…
В. Ворсобин:
— То есть, восемь раз заходит человек и будит человека за ночь?
Д. Демушкин:
— Да. Восемь раз днем — каждые два часа доклад даете вы. И восемь раз, каждый час, ночью, уже доклад дает сотрудник. Навальный читает установочные свои данные… вот прошло уже почти два года, как меня освободили, я до сих пор наизусть помню этот доклад. То есть, вы должны встать, выпрямиться, руки убрать за спину и прочитать, что я, Демушкин Дмитрий Николаевич, 1979 года рождения, осужден по статье 282 части 1 на срок 2 года 6 месяцев, начало срока 21 ??, конец срока 20.04.2019 года, склонный к экстремизму и терроризму, нападению на сотрудников правоохранительных органов, отряд №2. И если вы это не сказали, идут последствия. Для обычного заключенного очень печальные, для Навального, наверное, будет просто взыскание очередное. Но суть в том, что ночью действительно урывками вас будят. Кстати, это не самое страшное, к этому привыкаешь. Гораздо хуже были моменты, чем когда будили, я, например, быстро к этому привык. Но спать урывками — это тоже, конечно, сложно. Понятно, что вы не высыпаетесь в полном объеме и глубокого сна у вас не получается… Есть смены, которые пытаются не будить, но есть те, кто прямо будит специально, а еще и что-то с вами пытаются побеседовать каждый раз.
В. Ворсобин:
— Дмитрий, честно говоря, слушая вас, я понимаю, что это все-таки разряд пыток. Я не понимаю смысла. То есть, если Песков говорит о тюремной дисциплине и что, как он говорит, в некоторых странах — кстати, это любимая формула наших пропагандистов — в некоторых странах еще хуже… Но это же пытка. То есть, зачем? Приговор суда не касался пыток. Вот наш слушатель пишет: «Смешно слышать ежедневно о Навальном. Ну, ей богу, Навальный — это то, что породило наше государство. Само породило, не давая выйти в свет нормальной оппозиции, которая могла бы конкурировать с властью… Невероятно обидно осознавать, что вся наша оппозиция — это какой-то отморозок, высосанный из пальца». Как вы к этому мнению относитесь?
Д. Демушкин:
— Здесь комментировать-то нечего, это оценочное суждение самого Навального. Собственно, Навальный стал неким таким олицетворением оппозиции, я смотрю, даже левые его поддерживают, и там какие-то националисты, там и демократы, то есть, он стал неким тараном, который сегодня идет и даже идеологические его противники или кто его лично не любит, тем не менее, поддержали какие-то вот выходы на улицу, протесты и т.д. Поэтому есть Навальный и есть, что там его комментировать? Хороший он или плохой, каждый для себя сам решает.
В. Ворсобин:
— Спасибо, Дмитрий.