Игорь Моисеевич поднимает важную тему — отсутствие традиций у российских консерваторов. По моему скоромному мнению, лучше всего посмотреть, где такие традиции попытались реализовать: в ДНР и ЛНР. То Гиркин там мечтал раздать всем корнетам эполеты и косплеить царизм и хруст французской булки. То Мозговой — СССР. То Дрёмов — казачью вольницу. В итоге же получился уродливый гибрид из всех эпох, причём взяли из них в основном всё плохое. И это ещё из Москвы их «товарищи» сдерживают, а то совсем вышло бы Сомали.
Игорь Клямкин
ЕЩЕ о КОНСЕРВАТОРАХ из «ИЗВЕСТИЙ»
Консерваторы, которые в «Известиях» и вокруг «Известий», не смогли отказать себе в удовольствии перевести разговор на российских либералов. Долго беседовали о том, что они, либералы, в отличие от консерваторов, больше всего любят, что для них главная ценность: деньги, заграница, деньги и заграница вместе или ко всему этому еще и власть. Сошлись вроде на том, что все в совокупности. В итоге либералы получились много хуже консерваторов.
Читать было забавно, так как я в данном случае обратное не утверждал и вообще их не сравнивал. Меня, приходится снова повторять, интересовало, к каким ценностям и традициям апеллирует консерватизм в стране, где традиции постоянно возникают и искореняются, сменяясь другими, которые со временем тоже искореняются. Тем более, что и в консервативных кругах некоторые видят здесь непростой вопрос. Но у консерваторов, которые в «Известиях» и вокруг «Известий», таких вопросов нет. А ответы на них есть.
В последней заочной беседе они напомнили мне (со ссылками на Хобсбаума и Андерсона), что традиция может изобретаться – в том смысле, что нечто заново придуманное выдается за воспроизведенное прошлое. Но это они прочитали в западных книжках, в которых написано не про Россию, а про другие страны. Ну, а какие традиции были изобретены в России? Вот, отвечают, ввели земства при Александре II, объявив их преемниками допетровской старины. Замечательно, но земства, как известно, были искоренены еще до того, как успели стать традицией. Не знаю, предлагается ли изобрести их еще раз, а если предлагается, то в каком виде – первоначально учрежденном или том, который они вскоре приобрели, будучи вмонтированными в бюрократическую систему?
А о других изобретенных когда-то или изобретаемых ими сегодня традициях наши консерваторы ничего не сообщают. Самое же интересное, что их консерватизм вообще обходится без апелляции к традициям. Он строится на отторжении чужого, а не на преемственности со своим. Он «представляет собой критику западного пути развития и в этом смысле берет под защиту те институты, которые отбрасываются по ходу этого развития».
Одним из таких «отбрасываемых» институтов называется семья, другим — «институт суверенного государства», отбрасывемым «в некоторой степени». Укоренена ли, однако, защита семьи в российской традиции? Если вспомнить о временах крепостного права или Гулага, то утверждать это опрометчиво. С государственным суверенитетом, конечно, проще, тут вроде бы традиция налицо – не всегда, как реальность (до 1700 года платили дань татарскому Крыму, да и после войн ХIХ века приходилось действовать под диктовку других стран), но всегда как доминирующая политическая установка. Вопрос лишь в том, кто реальный суверен. Если на него нет ответа, то под вопросом остается и природа российского политического консерватизма. А ответа нет.
Однако в традиции он наличествует: реальный суверен в России – это самодержец, выступающий под разными названиями. И самодержавная традиция тоже выступает в разных формах, с разными способами легитимации и с разным ценностным наполнением. Предполагает ли российский консерватизм пролонгирование этой традиции в будущее? Если да, то в преемственной связи с какой ее формой, каким способом легитимации и какими ценностями? А если нет, то о каком вообще консерватизме можно тогда вести речь?
Но я предполагаю все же, что от этой традиции консерваторы, которые из «Известий» и около «Известий», не отрекаются и отрекаться не намерены, хотя о том и не говорят. Потому, возможно, не говорят, что она включает в себя и ту самую «любовь к власти», кто бы ее ни персонифицировал, с которой они идентифицировать себя стесняются. В отличие, кстати, от своих предшественников. Консерватор Уваров, например, не стеснялся: «Народность наша состоит в беспредельной преданности и повиновении самодержавию». То есть преданности и повиновении власти, которая над правом. К так понятой традиции сотрудники и авторы «Известий» открыто примыкать остерегаются. А примыкающими не открыто имею основания считать их до тех пор, пока не услышу, что их консерватизм предполагает верховенство права над властью, а не наоборот.
Что касается российских либералов, с которых я начал эту заметку, то они тоже от этой традиции не свободны. Но об этом, может быть, в следующий раз.
оригинал —https://www.facebook.com/ppryanikov/posts/1240655609312829
автор — Павел Пряников