1993. Причины и последствия — 1.
Четверть века обязывает.
Хватит задавать детские вопросы: с чего началось, кто провоцировал, кто стрелял, и какую роль сыграл знаменитый хасбулатовский щелчок по горлу, намекающий на постоянное лютое пьянство Ельцина.
Если кому-то из взрослых людей еще не ясно, кто виновен (в терминах уголовного права) в трагических событиях сентября-октября 1993 года, это свидетельствует лишь о том, что он не желает знать правды. Тем более, что есть работы высокопрофессиональных историков, прекрасно излагающие фактическую сторону дела.
В качестве примера укажу на добротное исследование Александра Островского «1993. Расстрел «Белого дома».
Но 25 лет — достаточный срок для того, чтобы взглянуть на событие со стороны, разглядеть лес за деревьями, попытаться оценить исторический масштаб случившегося.
Именно такую попытку я и хочу предпринять, не претендуя, разумеется, на полноту и законченность выводов.
Дабы не растекаться мыслью по древу, попробую изложить свои соображения максимально лаконично, в тезисной форме.
Причины.
Тот очевидный факт, что после крушения СССР на большей части постсоветского пространства сформировались авторитарные режимы разной степени жесткости, свидетельствует о наличие к тому серьезных объективных предпосылок. Не сбрасывая со счетов роль личности, следует признать, что от индивидуальных особенностей главных исполнителей протекавшей на наших глазах исторической драмы зависит скорее стиль «игры», чем сюжет «спектакля».
Скажем, Нурсултан Назарбаев разобрался со своим Верховным Советом без стрельбы, а Борис Ельцин устроил в центре Москвы показательную бойню, но политические режимы двух стран, сложившиеся в итоге, имеют между собой много общего.
Каковы же объективные предпосылки авторитаризации и архаизации постсоветского общества?
1. Верхушечный характер т. н. «демократической революции» (или «буржуазной контрреволюции» — в терминологии левых).
Мои ровесники наверняка помнят, что в позднесоветские времена массового протестного движения в Советском Союзе не было.
И не только потому, что «антисоветская пропаганда и агитация» была чревата уголовным преследованием и серьезным сроком. Как раз масштабы политических репрессий в СССР постепенно уменьшались и к концу брежневского периода почти сошли на нет. Небольшой всплеск был при Андропове, но продолжался (как и все андроповское правление) не долго.
Важнее было настроение широких масс — большинства рядовых советских граждан.
Возьму на себя смелость утверждать, что в 70е — 80е годы прошлого века среднестатистический советский горожанин, несмотря на смутное недовольство бытовыми проблемами и кухонное ворчание, основы существующего порядка сомнению не подвергал. Да, стремление к переменам было, но в рамках совершенствования, а не слома. Именно поэтому перестройка начиналась под лозунгом «совершенствования социализма» а ее «прорабы» в большинстве провозглашали идеалы демократического социализма (вопрос об их искренности оставляем за скобками).
Не лишним будет напомнить, и тот подзабытый факт, что главной программной «вкусняшкой» Ельцина на выборах народных депутатов СССР в 1989 году был чисто левый лозунг «борьбы с привилегиями». И ведь купились — 91% избирателей, чудно вспоминать.
Но и в упаковке «совершенствования социализма» социально-политическая реформация увлекла сравнительно узкий слой — главным образом — интеллигенцию городов-миллионников. Малые и средние города, не говоря о деревне, с безразличием наблюдали за переменами; там кое-где до сих пор красуются памятники Ленину, а главные улицы носят имена полузабытых коммунистических героев. Да и в столицах реформаторская лихорадка захватила не более 15-20 процентов жителей. Остальные так и не вышли из анабиоза. Это в РСФСР — нынешней РФ.
В ряде союзных республик перестройка разбудила массовые националистические настроения, но об этом отдельный разговор.
Итак, к идеям коренных демократических и рыночных преобразований большинство наших сограждан осталось довольно равнодушно, заняв позицию: «Поживем -увидим».
2. Демократия «через колено».
Это нашло свое выражение в результатах первых (и, боюсь, последних) свободных выборов 1990 года — выборах народных депутатов РСФСР.
В подавляющем большинстве избранные депутаты были членами КПСС, порядка двух третей относилось к различным слоям партхозноменклатуры.
Так называемые «демократы» (то есть сторонники быстрых и радикальных преобразований) победили лишь в Москве и Ленинграде, а бывших диссидентов можно было и вовсе пересчитать по пальцам.
Но у демократов был козырь — Ельцин — на словах — либерал, на деле — яркий представитель и выразитель интересов номенклатуры.
Его команда сумела сформулировать программу, привлекательную как для демократической интеллигенции (всяческие свободы, многопартийность), так и для совначальников всех уровней (снятие ограничений на доходы руководящих работников, независимость от союзного центра, отказ от государственного контроля и пр).
Но даже и при такой «сладкой» программе продавить Ельцина на пост Председателя Верховного Совета удалось лишь с колоссальным трудом, с грубыми нарушениями регламента и с минимальным перевесом. Радикалов отличала бесцеремонность, вплоть до готовности к драке, консерваторы спасовали. Но примерно половина Съезда относилась к новому российскому вождю крайне настороженно.
Правда, сторонникам Ельцина удалось сформировать лояльный ему постоянно действующий Верховный Совет, но как выяснилось впоследствии, лояльность эта носила условный и временный характер.
Чувствуя неустойчивость своего положения, Ельцин начал обострять отношения с Союзным центром, спекулируя на растущей непопулярности Горбачева, добился избрания Президентом Российской Федерации и взял курс на полный демонтаж СССР. Чем сложнее складывалась ситуация, тем больше у него становилось аргументов для запрашивания дополнительных полномочий. После карикатурного Августовского «путча» у Ельцина окончательно развязаны руки.
Особую роль в раскручивании культа Ельцина играли либерально настроенные СМИ (а таковых в столицах было большинство), устроившие тотальную травлю его оппонентов. Пространство спокойной публичной дискуссии постепенно сужалось (при громогласных разговорах о свободе слова). Торжествовал принцип: «Кто не с нами, тот против нас». И до того не слишком развитая культура компромисса, вытаптывалась на корню. Формировался дух «революционной целесообразности», во всем блеске проявившийся в Беловежском соглашении.
В такой обстановке обществу и депутатскому корпусу была навязана программа радикальных рыночных реформ («шоковая терапия»), продавливалась ускоренная приватизация. Попытки сопротивления в депутатской среде преодолевались с помощью угроз и шантажа.
Начавшиеся вскоре первые уличные протесты подавлялись с неожиданной жестокостью.
Феноменальная народная популярность Ельцина заколебалась. Нужен был враг. Этим врагом были провозглашены «реакционные депутаты» — тормозят реформы!
Лучшего козла отпущения было не найти. В повестку дня встал роспуск Советов.
3. Анемия гражданского общества.
В противостоянии ветвей власти у законодателей не много аргументов: силовые структуры — являются частью исполнительной власти. А у парламентариев — только поддержка гражданского общества. Если таковая существует. Если таковое имеется. А в нашей стране с гражданским обществом давно не заладилось.
Чтобы не углубляться до Рюрика, начнем с позднесоветского времени.
Несмотря на всю казенщину советской системы, гражданское общество в СССР не только существовало, но и довольно быстро развивалось.
Конечно, в своеобразных, отличных от западных образцов, формах. И основной ячейкой этого гражданского общества были не столько общественные организации (хотя и они, отчасти), сколько трудовые коллективы. Именно там формировались репутации, там складывалось общественное мнение (реальное, а не казенно-пропагандистское), там подрастали неформальные лидеры, которые позже заявили о себе в политике.
Речь, прежде всего, идет о бесчисленных ВУЗах, НИИ и КБ, в которых ждала своего часа многомиллионная научно-техническая интеллигенция: много читающая, не слишком много работающая и мало (относительно своих потребностей) зарабатывающая. Это и был главный кадровый резерв демократической революции (контрреволюции — в зависимости от точки отсчета). Именно там зарождались многочисленные дискуссионные клубы, объединения, союзы и фронты, ставшие вскоре заметными политическими игроками. На их основе и была сформирована та самая «Демократическая Россия», что привела Ельцина в Белый Дом, а затем в Кремль.
Существовали и другие структуры гражданского общества (творческие союзы, например), сыгравшие известную роль в тех событиях, но я позволю себе (за их относительную малочисленность) оставить их за скобками нашего разговора. Так же как и советские профсоюзы — не сыгравшие ( в отличие от независимых профсоюзов) собственной роли в постсоветской истории. Почему так получилось — особый и долгий разговор.
Итак, гражданское общество существовало главным образом в форме трудовых коллективов, объединяющих научно-техническую и творческую интеллигенцию.
И это гражданское общество на рубеже 80-90-ых годов прошлого века было исключительно активным. Оно, собственно, и обеспечило перерастание реформистской перестройки в демократическую революцию (контрреволюцию).
Но история — дама с юмором, обожающая хохмочки типа: «За что боролись, на то и напоролись».
Дело в том, что значительная часть позднесоветских НИИ и КБ — те, что производили странную продукцию под названием: «план — отчет», могли существовать лишь в координатах загнивающей административно-командной системы. В условиях формирующийся рыночной экономики эти искусственные образования лопались, как гигантские грибы — дождевики, выбрасывая в атмосферу сотни тысяч деквалифицированных инженеров и научных сотрудников, на глазах превращающихся в начинающих челноков.
Началось стремительное расслоение советской интеллигенции, сопровождавшийся ее частичной люмпенизацией и потерей нравственных ориентиров.
Вместе с советской интеллигенцией разлагалось и неустоявшееся гражданское общество и слабо структурированное демдвижение.
А новые формы гражданской самоорганизации существовали лишь в зачаточном виде. К осени 1993 года этот процесс еще не завершился, но зашел уже достаточно далеко, чтобы парализовать способность гражданского общества к сопротивлению экспансии государства.
4. Вождизм.
Вождизм в моем понимании — это не просто культ верховного руководителя государства, приписывание ему сверхчеловеческих возможностей и игнорирование его слабостей и пороков. Это состояние общественного сознания, для которого единоначалие является безальтернативным способом управления, а бездумное подчинение начальнику — универсальной гражданской добродетелью. В афористичной форме этот принцип емко сформулирован в известной прибаутке: «Ты — начальник, я — дурак. Я — начальник, ты — дурак». Причем никакого преувеличения здесь нет, именно так наше общество во все времена и было построено. По армейскому образцу.
Кстати, во многих случаях это не просто оптимальный, но и единственно возможный способ управления людьми, например — в экстремальных ситуациях.
Но беда в том, что авторитарная структура общества своей негибкостью сама провоцирует экстремальные ситуации, а » ты — начальник, я — дурак» воспитывает общество пассивных и апатичных людей, поскольку, как бы высоко ты не взлетел (кроме единственного кресла на самой вершине), над тобой всегда будет какой-нибудь начальник. А, значит, с детства и до старости тебе суждено оставаться дураком.
Не потому ли на Руси так популярны были (и остаются — феномен Жириновского) юродивые, что это единственный способ проявить свой ум, оставаясь придурком.
Здесь не место для пространных рассуждений об исторических предпосылках тотального российско-советского вождизма. Достаточно сказать, что единственным эффективным способом борьбы с культом личности одного вождя, у нас всегда являлся культ личности другого. Поскольку «Отец» может иногда «оказаться сукою», но безотцовщина для России, судя по всему, невыносима.
Новейшая история нашей страны дает тому яркие примеры: напомню, что Ельцин в свое время критиковал Горбачева за «культ личности». Ну, не смешно ли?
Интересно, что матрица вождизма работает как во власти, так и в оппозиции, как в формальных, так и в неформальных структурах, формируя общество своеобразной клиентелы, насквозь пропитанное подобострастием и заискиванием.
Понятно, что в таком социуме культивирующий коллегиальность парламентаризм возможен лишь как имитация.
Можно еще долго говорить об объективных и субъективных предпосылках, сделавших возможным в России успешный государственный переворот 1993 года.
Но и сказанного, думаю, достаточно, чтобы прийти к выводу о том, что сторонники Верховного Совета вступили тогда в почти безнадежную борьбу с коллективным бессознательным.
Безнадежную, но не бессмысленную. Поскольку сам факт того, что в Москве нашлись десятки тысяч людей (независимо от их политических убеждений), способных не просто пойти против диктатуры бессознательного, но и рискнуть карьерой, свободой, самой жизнью, оставляет надежду на будущее торжество свободного разума в России.
Впрочем, о близких и далеких последствиях переворота 1993 года мы поговорим в следующей части статьи.
оригинал — https://www.facebook.com/ivkonstant/posts/2104483809618806
автор — Илья Константинов