В России отношение к Литве за последние три десятилетия изменилось зигзагообразно: от завистливо-участливого почтения при советах, солидарности и сочувствия при Ельцине до холодка и мстительной усмешки в эру «вставания с колен». Как журналист, много писавший в качестве собкора, эту динамику хорошо представляю на собственном опыте. Если в 90-е годы спрос на новости и аналитику из Литвы был огромен, от предложений приходилось отбиваться, то к концу ельцинского периода ситуация стала быстро меняться. Найти новую работу стало все сложнее, объем публикаций стал сокращаться, плата – падать. А в ответ на удивление по этому поводу один из редакторов популярно разъяснил:
— Проблема не в качестве пера. А в том, что Балтия стала для нас просто заграницей. Если прежде она по привычке воспринималась хоть и отрезанной, но «своей», то теперь уподобилась какой-нибудь Дании. А у меня одна международная полоса. И часто пишем мы на ней о Дании? Один-два раза в квартал. Так почему Литве или Латвии должны отводить больше места? Вы для нас стали чужими, совершенно «заграничными»- вот и весь ответ. Сами же к этому стремились. Добились!
Вместе с интересом изменился и тембр отношения. Нынче для рядового россиянина характерно взирать на прибалтов свысока – как на мелкое, но зловредное насекомое, прибить которое можно одним плевком. Легко принимаются на веру и злорадно смакуются мифы о полном развале промышленности и упадке аграрного сектора, сопоставляются размеры средних зарплат и пенсий. И они, разумеется, в пользу российских. Вопрос о том, а не корректней ли сравнивать себя с Норвегией или Нидерландами, у которых тоже есть нефтегазовые иглы? А не с Балтией, которая все основные ресурсы покупает у России, да еще по самым высоким для Европы ценам?
За что боролись?
Но даже при всем при этом, если судить по такому интегральному показателю, как ВВП на душу населения, Литва успешно конкурирует с Россией. Показатель этот ведущие инстанции считают по –разному, возьмем для примера Международный валютный фонд, Всемирный банк и ООН. Заглянув в Википедию, каждый может убедиться, что в 2015 по дум методикам(ВФ и ООН) Литва опережала Россию ( 50/60 и 50/55 места соответственно), а по версии ВБ отстает лишь на три позиции(54/51). Не аутсайдером она является и в евросоюзной тусовке: из 12 новых членов она на 7 месте, обгоняя в том числе Пользу, Венгрию, Латвию, Хорватию.
Думаю, что при таких условиях и результатах вправе задаться вопросом, как литовцам удалось не просто выжить, но еще и развиваться? Если же его все же задают, ответ припасен заранее: «За что боролись, на то и напоролись. Нечего было отделяться!».
Ну… да. Согласимся: справедливое замечание. Не поспоришь: за свободу надо платить. И прибалты платят, разумея это, как должное. Без особых претензий. Торгуются, конечно, но в основном коммерчески. Да, заявляют порой, что цены Москва вздувает в наказание за строптивость. Но принимает, понимая, что независимость дорого стоит.
А на историческую поверку выходит классика из жанра «нет худа без добра». Или: «не было счастья, да в несчастье повезло». Платой за государственность стало напряжение воли и мозгов, что, в конце концов, позволило выдюжить даже в экстремальных условиях. Если посмотреть на имеющиеся результаты с этой стороны, то резонней говорить не о развале и отсталости, а скорей, о «балтийском чуде».
Немного о «чуде»
Но чудес не бывает. Поэтому стоит задуматься о двух вещах. Первое: в чем выражается уровень благосостояния людей или, беря шире, качество жизни? И второе: за счет чего оно складывалось в Балтии и в Литве, в частности.
Отвечая на первый вопрос, нельзя сводить состояние благосостояния только к денежному выражению. Даже в пересчете ВВП на душу. Оно, тем более в контексте качества жизни, складывается еще и из того, в каких домах живут люди в деревнях, по каким дорогам передвигаются, какими сельхозугодиями владеют, наконец, что едят в повседневности. Если посмотреть на Прибалтику через эти критерии, то она разительно отличается от России в свою пользу. Среди моих соседей и знакомых немало таких, которые в повседневности с трудом сводят денежные концы с концами, получая зарплаты в пределах 300-350 евро. Но если оценивать их благосостояние по всей совокупности его ингредиентов, то картина образуется совсем иная. Потому что в Литве – стране хуторской, по базису – сельской, преобладающая часть горожан имеет деревенский тыл. В виде родительского дома, хозяйства, а главное – массивов земли, возвращенной в порядке реституции наследникам бывших владельцев. Часто их размеры исчисляются многими гектарами. У многих она не используется, ждет продажи настоящему хозяину. То есть существует как потенциальный капитал. Но обладание таким богатством страхует на «черный день». Прекрасные, европейского уровня дороги Литвы с ее европейскими же расстояниями облегчают контроль над такими хозяйствами. Эта связь с землей дает натуральный приварок к городским магазинам в виде мясных копченостей, картошки, прочей сельской снеди. Конечно, этот патриархальный признак определенной отсталости, но он выгодно отличает среднестатистического россиянина и прибалта. Особенно, когда речь идет в понятиях бедности. Один сорт – просто безденежье. И совсем другой – когда голодают. Бедности второго сорта в Прибалтике фактически нет. В Литве, где килограмм уже зажаренной свинины в магазине стоит около 3 евро, мясоедство впору рассматривать как признак нищеты.
В ответе на второй вопрос, прежде всего, я бы зафиксировал два объективных фактора: миниатюрность стран Балтии и их географическое расположение. Ясно, что страной с территорией и населением, меньшим, чем одна российская область средних размеров, управлять намного легче. Здесь такая процедура, как выборность власти несоизмеримо реальней в значении выбора. Во всяком случае, на муниципальном уровне.
Размер страны ощутимо проявил себя как преимущество и в контексте Евросоюза. Во-первых, легче было вступить: здесь политический навар для Брюсселя с лихвой компенсировал экономические преференции прибалтам. Да и шансов получить ощутимый приварок больше, чем у Польши или даже Венгрии. То, что в масштабе евросоюзной казны выглядит каплей, для экономики балтийской страны – мощнейшая подпруга. В частности, доля вливаний европейских денег в литовский бюджет превышает нынче 30%.
Кстати, средства из европейской казны распределяются отнюдь не пропорционально численности, а по более сложным критериям. В частности, важнейшим из них является скорость их освоения. Литва здесь среди лидирующих, поэтому и перепадает больше. Счет всевозможных проектов, финансируемых с львиной долей брюссельского участия идет на тысячи. Свежий пример: в июне 2015 Литва запустила первой в Восточной Европе два объекта логистики – интермодальные терминалы в Вильнюсе и Каунасе общей стоимостью 57 млн. евро. Около 85% этих затрат профинансировал ЕС. То есть, фактически эти т.н. общественные центры логистики обошлись Литве почти даром. И таких примеров можно приводить сколько угодно. Для того, чтобы получить доступ к евросоюзным фондам, нужно лишь доказать, что задумка хотя бы косвенно полезна не только для одной страны, но и других членов Содружества тоже.
Наконец, целая лекция требуется, чтоб рассказать о различных способах подкормки фермеров. Попутно отмечу, что и разворовать деньги в небольшой стране даже при одинаковых аппетитах чиновников сложней, чем в крупной. Просто потому, что власть в ней более прозрачна.
О значении второго фактора уже говорилось. И политики литовские, и само население оценили и искусно использовали ипостась Литвы в качестве моста между Востоком и Западом. Все минусы российского лихолетья – чудовищная коррупция, воровство, криминальный разбой, бегство капиталов, бессилие и апофигейство властей – все это оборачивалось в плюсы для западных соседей. Оттуда убывало – здесь прибывало в виде платы за содействие. Роль и значение этого фактора всерьез никем не взвешено и не изучено. Но тот, кто помнит те годы, тем более – был практически причастен к транзитному бизнесу, вряд ли станут отрицать благотворное влияние самоистребления России для выживания прибалтов.
Мост и сегодня работает на полную катушку. Упомянутые выше терминалы – конкретный пример тому. В частности, в Каунасе, до которого тянется железнодорожная ветка с европейской колеей, она встречается с русской. И составы можно не только переставлять, меняя колеса, но и загружать из автомобилей или наоборот. Причем довольно быстро.
Шокотерапия без шока
Выживанию в бурных и опасных водах экономических реформ, на мой взгляд, способствовала и шокотерапия по-литовски. Как было отмечено, она была относительно мягкой в социальном контексте (цены снижались постепенно, инфляция частично компенсировалась), но весьма жесткой относительно бизнеса. Власти отказались от какой-либо искусственной поддержки отдельных предприятий, отраслей. Да они и не имели ресурсов на это. В результате реструктурирование хозяйства происходило по либеральным канонам, проще говоря – по закону естественного отбора, что всегда можно критиковать и даже поносить. Но задним числом можно любой ее вариант оспорить. Судить же следует по результату, рассматриваемому в более-менее долгосрочной ретроспективе. А она говорит о том, что, как минимум, в своем промышленном секторе литовская экономика сохранила свои основные черты, включая наукоемкие производства (машиностроение, электронику, биотехнологии и др.) и в хорошем состоянии традиционные сферы сельского хозяйства (прежде всего, мясомолочную). О состоянии аграрного сектора без всяких цифр легко составить впечатление, зайдя в сетевой супермаркет: в нем рябит от изобилия еды. И она – а это уже подтверждают менеджеры ритейлов – примерно на 85% национального происхождения.
Конечно, не стоит сбрасывать со счетов и культурно-исторический менталитет прибалтов, в генах которых меньше рабства, чем у россиян. И причина вовсе не в преимуществах исторического развития: рабства в Литве в средние века тоже хватало, и отменено оно было единовременно с российским. Но вот дальнейший, более свежий опыт был в ее пользу. В «серебряную» пору он наполнялся ветрами национального возрождения и вольнодумства, причем явно западной ориентации. А два предвоенных десятилетия долгожданной государственности благотворно сказались на развитии деловой активности и обретении навыков буржуазной демократии. И это в то время, когда у русских все это вытравлялось каленым железом. Более того, замазывалось черной краской, аннигилировалась само родословное прошлое, в то время как литовцы им гордились и возвышались в своих глазах.
После такого опыта убить в них «буржуазные задатки» было уже непросто. Тем более, что после сталинизма удавки были сильно ослаблены. При мелкотравчатых последышах Генералиссимуса отношение к Прибалтике резко поменялось. Возник даже некий скрытый комплекс вины перед ней, характерный больше, конечно, для интеллектуальной публики. А у власти это выразилось в установке сделать из нее «витрину социализма». Тем более, что для этого особых усилий и не требовалось – только б не мешали. Из нее была создана даже некая «заграница», куда, предпочитая Крыму, с удовольствием наведывалась отдыхать не только богема, но и номенклатура. Принято стало смотреть на здешнее вольнодумство снисходительно, грубые санкции применялись в основном лишь в тех случаях, когда антисоветчина была уж слишком вызывающей. А в смысле форм, экспериментов балтийская творческая публика могла вообще себе позволить почти все – во всяком случае, гораздо больше, чем где-либо на просторах империи.
Послабки эти существовали и в сфере труда. Колхозы, конечно, появились, но они сосуществовали с приусадебными хозяйствами и были избавлены от буйства идиотских экспериментов. Один партийный чин рассказывал мне, что когда по стране начала гулять хрущевская кукурузная эпопея, тогдашний глава Литвы Антанас Снечкус распорядился для близира засадить ею лишь несколько участков вдоль дорог. То есть, создать этакую потемкинщину для вялых, явно формальных московских контролеров. Да и руководство хозяйством в целом за пределами «оборонки» было в основном делегировано местным начальникам, которые не столь назойливо командовали, когда сеять и когда убирать. Недаром по всем параметрам – от надоев до урожайности Прибалтика абсолютно лидировала в Союзе. А здешние магазинные полки приводили в полное изумление даже москвичей и питерцев. Особенно контрасты в уровне обеспечения, прежде всего, едой- стали заметны с конца 60-х, когда она начала исчезать в Совковии. В то время, как в свердловских ресторанах на дверях с гордостью сообщалось: «сегодня у нас есть сосиски», в Литве в ассортименте магазинов, помимо изобилия сырого мяса, свободно – вне всяких номенклатурных пайков – продавались в изобилии копченые деликатесы и даже дичь. Нынешнему молодому читателю, которому трудно представить, насколько пустыми были гастрономические полки в 70- 80-е годы на просторах державы вне Москвы и Питера, эту «заграничность» Прибалтики сложно оценить.
В общем, «недоразвитость» здешнего населения на пути превращения в «социалистическую общность советский народ» способствовала не только выживанию, но и вполне нормальному развитию балтийского региона. Не став по-настоящему советскими, прибалты не утратили еще вкус к предприимчивости и труду в той патологической мере, которая побуждает россиян с благоговением озираться в недавнее «светлое прошлое». Поэтому они настроены не пятится, а идти вперед. А их миниатюрность облегчает управление и повышает КПД от присоски к большим и богатым.
Движение все…
И все же есть «вопрос на засыпку»: так чего же тогда прибалты бегут на Запад, а население их стран сокращается?
Вопрос непростой: от него кипят мозги и у балтийских политиков. Хотя ответ простой и банальный, давно сформулированный в известной поговорке о рыбе, которая ищет, где глубже. Для российского империалиста легче всего ответить встречно: а как вы думаете, как бы повели себя ваши граждане, ели бы для трудовой миграции у вас открылись границы? Ну, а если без пикировки, то стоит покопаться в статистике, и мы увидим, что приличный уровень миграции существует и в самых сытых регионах Европы. А если посмотреть на явление в исторической ретроспективе, то мы увидим множество ее всплесков. Взять хотя бы итальянскую волну 60-х (вспомним фильм «Хлеб и шоколад» с Нино Манфреди), турецкую – 70-80-х и др. Движение людей – это естественное явление при наличии неравенства в стоимости труда и возможности выбора.
Конечно, это создает проблемы: экономические, демографические, даже – социокультурные. Весь вопрос, насколько они остры, патологичны? Не бывает миграции абсолютной, когда разбегается вся страна. К тому же, экспорт рабсилы обычно – полностью или частично, возмещается ее импортом. Как правило, вначале существует непродолжительный всплеск, за которым следует стабилизация потока на сниженном и стабильном уровне. Если все это проходит в более-менее обычных, статистически средних рамках, то это из разряда естественных неприятностей, к которым и относиться следует как неизбежному. Спокойно и по-деловому. Ведь глупо обижаться на плохую погоду. В этом случае приходится лишь предпринимать защитно-профилактические меры: закрывать окна, топить, надеть плащ и брать зонтик, в конце концов. Можно (и нужно) критиковать и спорить, как и что сделать. И это происходит. Но не вижу, не думаю, что в балтийском, в частности, литовском варианте здесь «особый случай», трагедия, катастрофа,
Владимир СКРИПОВ