Спустя год после падения самодержавия пока ещё чудом не закрытые дедушкой Лениным «Русские ведомости» (№31 от 8 марта 1918 года) (недоглядели большевики, ошибка уже в конце марта будет исправлена) подводят печальные итоги Февральской революции, на которую поначалу было так много надежд. У власти — диктаторский режим большевиков, экономика и армия развалены, немцы захватили даже Псков и нацелились на Ростов-на-Дону, отколовшаяся Украина претендует на казачьи земли. . Надо ли было свергать царя-батюшку, — чешут головы несчастные прекраснодушные интеллигенты.
К итогам
Через несколько дней «великая революция» будет, если можно так выразиться, «праздновать» свою годовщину. Довольно-таки плачевное празднество! Тем не менее, не бесполезно и вполне своевременно подсчитать, что осталось от прежнего…
Была у нас, пускай, видимость сильного и великого государства и соответствующая этому последнему территория. Года революции оказалось достаточным, чтобы уничтожить и величие, и единство России, да и само понятие России умалить до размеров чуть ли не Московского княжества, над которым не то враги, не то друзья, а может быть и те, и другие вместе утвердят администрацию, как над промотавшимся должником. Кто в этом виноват? Почитайте революционную и социалистическую прессу, и вы увидите, что виноватых не находится. Даже господин Ленин заявляет, что «похабный мир» был для него обязателен, так как армия разложилась, а без армии защищаться нельзя. Кто же разложил армию, этого и сам г.Ленин не знает. Я — не я, и жена моя — не моя, и виноватых нет.
Был у нас некоторый, довольно примитивный, довольно приблизительный порядок. Его заменило право сильного, или, вернее, право наглого и вооруженного. По этому поводу большевистский бард г. Серафимович торжествующе бьет в свой литературный барабан: все устраивается великолепно, и дайте немного сроку, — все устроится ко всеобщему благополучию: по России хоть шаром покати!
Была у нас кое-какая промышленность. И, хотя жили мы не очень сыто, но все-таки хлеб продавали. Теперь и хлеба не продаем, и сами голодаем, и промышленность стоит: очевидное доказательство, что «буржуазия» раздавлена и посрамлена.
Результаты настолько очаровательные, что один мой знакомый французский социалист, служащий офицером в находящемся в Москве французском отряде, говорит мне:
— Надо быть идиотом, чтобы делать такие революции. Социализм? Это и есть социализм? Ну, так наплевал мне на ноги! И это говорю вам я, да, я, хотя и был социалистом. Но вы меня научили… И, вероятно, научите весь свет. Социализм!
Начинают прозревать и адепты этого великолепного социализма. По крайней мере, сам профессор Покровский на собрании в театре Зимина был удручен и мрачен…
Напрасно стыдил профессора «товарищ Зиновьев»: «Ты, мол, маленько позапамятовал… Упустил из виду международный пролетариат»… Профессор остался, однако, мрачен, и совдепы опечалены. Кто верит теперь детским сказкам? Како иду от гнева Твоего, и от лица Твоего камо бегу? Вот мысль, занимающая теперь «повелителей» наших накануне празднуемой годовщины. На запад? Немцы не пускают. На юг? Не пускают чума и турки. На север? Льды и англичане. На восток? Японцы. Остается одно — бежать в Нижний, в Казань, в Чухлому, перелицеваться, обменять имя и паспорт и, в конце-концов, все-таки погибнуть.
Они погибнут, это в порядке вещей, а Россия останется, и дай Бог, чтобы осталась она у разбитого корыта. Чтоб и того не отняли у нас… Мы чаровали себя достаточно сладкими вымыслами. Учили Европу. Зажгли у себя костер на весь мир: приходите все погреться у нашего огонька. Республика? Самая первоклассная, крестьянская, солдатская и батрацкая. Избирательное право? Всеобщее, начиная с трехлетнего возраста. Учредительное Собрание? Все депутаты его с тюремным цензом…Чего еще лучше?
Лучше ничего, конечно, придумать нельзя, и возможно, что великая Россия могла позволять себе эти мечтания. Но мы, урезанные со всех сторон, расколотые пополам, растоптанные вражеским сапогом подопечные, — впору ли нам фантазии? Железная необходимость поэтому заставляет нас пересмотреть наш идейный багаж и ответить себе на вопрос: что в нашей идеологии служило делу разрушения, годовщина которого наступает?
Белоруссов (Псевдоним Алексея Белевского, которому в 1918 году уже было почти 60 лет — много по тем временам. Белевский — старый революционер-народоволец, неоднократно попадал под арест в царские времена. Провел значительную часть жизни в тюрьмах и ссылках, в эмиграции. После Февральской революции, несмотря на пожилой возраст, вернулся в Россию, стал сторонником «буржуазных» партий. В годы Гражданской войны выступал на стороне «белого» движения как политик и издатель газеты, помогал Лавру Корнилову и Александру Колчаку. Скончался в 1919 году в Иркутске, — прим.ред.)
Рабы и герои
Черный кошмар ползет по когда-то российской, теперь неизвестно чьей земле!.. И не знаешь, — проснувшись утром, — дошли ли мы уже во главе с нашими руководителями до предела скорби, позора и унижения, или еще сегодняшним вечером опять какая-нибудь «телеграмма из Смольного» откроет нам в этой области все новые и новые, неведомые покамест и неожиданные перспективы…
— Попробовали вы царского режиму, теперь нашего попробуйте! — с злорадным самодовольством объявляет некий «ныне власть имущий» одному моему знакомому.
Пока что «пробуем»! Живем себе изо дня в день помаленьку, а ночью снятся нам «райские сны» по весенней программе Маруси Спиридоновой, как известно, давшей нам торжественное обещание:
— Этой весной уже будет рай на земле!…
Видали вы украинскую Раду? Поезжайте в Австрию, — там посмотрите, как «люди без буржуазных предрассудков» умеют отдавать врагам свою родину, связанную по рукам и ногам!..
Знаете ли вы наших, «тех самых, которые…» и т.д. Заходите в одно учреждение в Петрограде, — там вам покажут, как из великой страны, — ein, zwei, drei!.. — можно сделать «добычу, брошенную собакам»… Вам расскажут, как для того, чтобы жалкая кучка «именующих себя» удержала власть в своих руках на лишние пять минут, мы позорно будем вычеркнуты из мировой истории на долгие тягостные годы…
Но… глупые сербы!.. Они ответят нам: «От сербского министерства иностранных дел с острова Корфу получена следующая телеграмма: «Согласно известиям из Стокгольма, Вена вновь поднимает шум по поводу будто бы состоявшегося в Салониках коронного сербского собрания, постановившего войти в сношение с Австро-Венгрией для получения Сербией выхода к морю. Министерство категорически опровергает этот вымысел. Атакованная по ранее выработанному плану, разрушенная, обезлюдевшая мученица-Сербия сражается теперь с врагом не за те или иные территориальные условия, но за достижение той справедливости, которую она с оружием в руках будет продолжать отстаивать перед всем миром»… («Новая Жизнь», №27).
И сейчас, когда так благородно смолкли наши пролетарские пушки на «внешнем фронте», и так победно они гремят на фронте «внутреннем», — единственном, «рекомендованном и одобренном для всех стран и всех народов», — странные чудаки сербы, бывшие в рядах нашей армии, бегут стремительно из пролетарского рая на российской земле. И куда бегут? — спрашивается. — Зачем?
На этих днях промелькнуло известие в газетах:
«Через Иркутск проследовало на Владивосток и дальше на Японию несколько тысяч сербов, бывших добровольцев в русской армии… Они пытаются теперь кругом света попасть в Салоники для того, чтобы присоединиться там к действующим сербским войскам»…
И страшно, и жутко становится на сердце — неужели весь русский народ, все эти платоны коротаевы и прочие светлые образы нашей литературы, — только лишь светлое отражение создавших их, а на самом деле нет там ничего кроме образа звериного и зычной глотки? Неужели нет родины у нас? Неужели и слова, и огонь, и железо бессильны перед нами, чтобы поняли все, чтобы ужаснулись?
А.Дикгоф-Деренталь (Этнический немец. Публицист, член партии эсеров, один участников убийства Георгия Гапона, ближайший соратник руководителя Боевой организации партии эсеров Бориса Савинкова, затем его сподвижник по Союзу защиты Родины и Свободы. В годы Гражданской войны воевал на стороне белых, затем эмигрировал в Польшу. В ходе операции «Синдикат-2» был выманен в 1924 году чекистами в СССР, где, впрочем, смог прожить до конца 1930-х годов относительно спокойно. Арестован в 1937 году и в 1939 году расстрелян на Колыме, — прим.ред.)
Мир или война?
Уже несколько дней тому назад вожди большевиков возвестили, что согласно телеграммам брестских делегатов Гофман и Кюльман согласились заключить мир, что у немецких «белогвардейцев» выхлопотана новая отсрочка для завершительного углубления российской социальной революции, (вырезано цензурой).
Три брестских товарища (вырезано цензурой) добавляли в своей телеграмме, что немцами выставлены еще более тяжкие условия мира, из которых самым тяжким является уступка туркам Карса, Ардагана и Батума, но что они подпишутся подо всеми немецкими требованиями, в виду того, что немцы не хотят идти ни на какие уступки, а главное не требуют свержения советского правительства. (вырезано цензурой)
Мир действительно был подписан 3-го марта по новому стилю. (вырезано цензурой) делегаты успели к 5-му марта доплестись до Пскова и предполагали к вечеру 5-го марта кружным путем пробраться в Петроград. (вырезано цензурой) что они поспешат обнародовать все, — все сейчас же, как доедут до Смольного. (вырезано цензурой)
А в исстрадавшейся ужасами последних недель душе вставали новые, мучительные подозрения. А вдруг то, что везут с собой (вырезано цензурой) вестники еще страшнее, еще постыднее, чем то, что нам осмелились поведать до настоящего времени? Немцы раздергивали завесу жестоко, по частям. И все-таки впечатление от мучительных ударов судьбы по телу России было так сильно, что дал глубокую трещину даже «чуждый всяким предрассудкам» большевистский блок. И на смену реву звериного торжества послышались приближающиеся к человеческой речи призывы уклониться от последнего, отвратительного падения, признать свое поражение, но не идти на унизительные и бесполезные сделки, а лучше погибнуть в неравном и все-таки искупительном бою.
Правда, даже в эти смертные дни люди Смольного института и генерал-губернаторского дома не хотели или не смели говорить о долге перед родиной, перед Россией; но в некоторых заклинаниях зазвучали по крайней мере напоминания о чести революционера. Однако, эти самые покаянные слова сеяли новую тревогу.
Едва ли не единственный, действительно сведущий в международной политике большевик, отнюдь не «дипломат», а только знаток дипломатической истории, товарищ Покровский, справедливо указывал на полную невозможность примирить немецкие условия мира с углублением российской революции, обмолвился, что в состав Украины самостийники думают включить даже Область Войска Донского, и что немцы будут в состоянии отрезать подмосковные губернии даже от Кавказа. Что это? Домысел товарища Покровского (вырезано цензурой)
Участник первых брест-литовских переговоров о мире, товарищ Покровский, знает немало неведомого простым смертным. И все-таки воображение отказывается примириться с обречением многомиллионного населения центральной России на все муки медленного умирания голодной смертью. Мы предпочитаем утешать себя надеждой, что намеченная немцами восточная граница Украины неизвестна даже злополучному большевистскому историку.
Да действительно ли заключен мир? Прекращены ли военные действия? В окутавшей нас смрадной тьме даже на этот вопрос нельзя дать определенного ответа. Из большевистских кругов пришло 5-го марта известие, что немцы без боя завладели Оршей, уже после подписания мирного договора, 6-го марта пришло известие о взятии Ямбурга эстами. Правда, вернувшиеся делегаты указывают, что здесь перед нами — случайности, что приказ о приостановке военных действий не успел своевременно дойти до Орши и Ямбурга. Но как объяснить, что чрезвычайная комиссия по разгрузке Петрограда, в воззвании от 5-го марта к матерям-работницам, восклицает, что враги советской власти нагло наступают на Петроград несмотря на то, что русская делегация уже подписала в Бресте условия несчастного мира? Как объяснить настойчивые большевистские призывы продолжать формирование красной армии несмотря на откровенные признания самого Ульянова и Зиновьева-Радомысльского в неудаче петроградско-московской пролетарской мобилизации несмотря на то, что полная демобилизация новых частей есть очень существенный пункт только что подписанного в Бресте мирного договора?…
Как понимать прекращение всякой агитации против государственных и военных учреждений четверного союза и Украины. Можно ли хотя бы на минуту представить себе, чтобы (вырезано цензурой) отказались от всякой критики немецкого милитаризма и капитализма, от обличения винниченковской рады? Ведь точно выполнить второй пункт договора для народных комиссаров все равно, что наложить на себя обет вечного молчания, заживо похоронить себя. Для всякого трезвого политика ясно, что на точном основании договора немцы будут иметь возможность вмешаться во внутренние дела рабоче-крестьянской коммунистической России в любой момент, когда найдут это нужным.
И снова встает недоуменный вопрос, для чего же, собственно, заключен договор 3-го марта? (вырезано цензурой) Неясно даже, где теперь столица рабоче-крестьянской России, ибо заключение мира отнюдь не приостановило переселения центральных правительственных учреждений из гиблого Петрограда в различные города центральной России… И непрочность большевистского мира ясна в Берлине и Вене уже, конечно, нисколько не менее, чем в резиденции рабоче-крестьянского правительства.