Большинство людей полагает, что после войны приходит мир.
И только психиатры, психотерапевты, кризисные психологи и реабилитологи уверены: после войны приходит ПТСР.
Хотя ПТСР, то есть посттравматическое стрессовое расстройство, вызываемое боевыми психическими травмами, возникает еще во время военных действий, по-настоящему его начинают замечать уже в мирной жизни. Часто бывает так: человек, выбравшийся из ада, сначала испытывает эйфорию, облегчение, даже радость.
Но потом его накрывают травматические воспоминания и флешбеки, социопатия, диссоциация (происходящее с ним видится как происходящее с кем-то другим), обостренное восприятие внешнего мира — особенно любой несправедливости.
Расстройство возникает как реакция психики на разовое или повторяющееся травмирующее событие, имеющее катастрофический характер и сопряженное с ощущением беспомощности и угрозой для собственной жизни — невозможностью противодействовать глобальным процессам: судьбе, смерти, войне, катастрофе, разрухе, голоду, насилию, жестокости, страху, ужасу. В результате — психические разлады, физические болезни, асоциальность, выпадение из привычной жизни, флешбэки, паранойя, состояние отчуждения и безразличия, утраты привычных интересов, повышенная возбудимость и раздражительность, повторяющиеся сновидения «боевого» характера, ощущение собственной вины — часто непонятно за что именно.
ПТСР — благодатная тема для творчества. Именно о том, как ветераны войны не могут нормально жить в окружающем их мире, снято немало замечательных фильмов, сходу вспоминаются: «Таксист» Мартина Скорсезе, «Апокалипсис сегодня» Френсиса Копполы, «Крылья» Ларисы Шепитько, «Белорусский вокзал» Андрея Смирнова. Но испытывать его на себе или на близких — тяжелейшее мучение и страдание. Недостаточно выжить на войне — надо выжить еще и после.
Сам термин «ПТСР» (posttraumatic stress disorder, PTSD) предложил в 1980 году психотерапевт Марди Гровиц — когда американские врачи столкнулись с массовыми душевными расстройствами у ветеранов вьетнамской войны. Попав в Международную классификацию болезней, ПТСР стал использоваться как диагноз и для бывших военных, и для гражданских. Еще американский врач Якоб да Коста, лечивший участников гражданской войны в США (1861–1865), использовал термин «солдатское сердце» — для описания психосоматических неврозов. Позже последствия для психики оценивались сквозь призму доминирующей психотравмы: так появились «синдром выживших на фронте», «синдром концлагерей», «синдрома контузии», «постэмоциональный синдром» и другие.
Технический прогресс породил не только железные дороги, метро, дирижабли, самолеты и океанские лайнеры, но еще и масштабные железнодорожные катастрофы, авиационные аварии, гибель «Титаника»: многие выжившие в них на всю оставшуюся жизнь получали психические расстройства, которые современными психиатрами были бы квалифицированы как ПТСР.
Немецкий врач Герман Оппенгейм в начале XX века разработал понятие «травматический невроз», советский невропатолог Лев Брусиловский описал последствия влияния на психику людей переживших землетрясение в Крыму в 1927 году. Во времена Второй мировой это называли «боевым истощением» или «боевой усталостью» и не рассматривали как нечто, сопоставимое с серьезными физическими травмами или увечьями, поэтому советские люди боролись с ПТСР «подручными средствами»: пьянством, домашним насилием, асоциальным поведением, самоубийствами.
Практически у каждого солдата или офицера на войне есть стрессовое расстройство: потеря сослуживцев и близких друзей, ранение, наблюдение за чужим горем — за убийствами, разрушениями и катастрофами. Однако среди исследователей ПТСР существует консенсус: лишь у 20% военных (максимум — до 30%; не более 8–12% — в острой форме) и 50% мирного населения, переживших травмирующие события, возникает это расстройство. Так, по подсчетам украинских медиков, ПТСР обнаружен у 52% обследованных жителей Мариуполя, покинувших родной город весной 2022 года.
Человек — не зверь, хотя человеческая биология — почти такая же, как и у всех млекопитающих. Но война пытается превратить и часто превращает человека в зверя, живущего лишь низшими животными инстинктами. ПТСР — это в некотором роде — защитная реакция, сопротивление человека превращению его в зверя. Поэтому это естественное явление, предохраняющее человеческую психику от слома и расчеловечивания.
Причем ПТСР страдают лишь люди, непосредственно пережившие страшный опыт. Столкнувшимися не просто со смертью близких людей, но именно боевых товарищей — когда существует реальная угроза погибнуть самому. Или те, кто разбирают завалы после взрывов, собирают по частям тела погибших. А вот обычные наблюдатели издалека — читатели интернета, зрители телевизора, даже сильно переживающие и пропускающие через свою психику весь ужас и трагизм происходящего — могут получить лишь легкое (для особо чувствительных — тяжелое) психическое расстройство, но не ПТСР.
ПТСР часто путают с депрессией, однако депрессия — это понижение жизненного тонуса, апатия, утрата интереса к жизни. ПТСР — это как раз повышение тонуса, но повышение деструктивное, способное привести к уничтожению человеческой личности.
По завершении активной части боевых действий у Украины будет не только свой «план Маршалла» по восстановлению разрушенной экономики. У Украины (если власть сама себе не навредит) будет и свой поддержанный на международном уровне план реабилитации жертв ПТСР: лучшие мировые психотерапевты, лучшие методики и клинические протоколы, лучшие реабилитационные программы. Уже сейчас украинские психотерапевты активно сотрудничают с израильскими, чей опыт (по понятным причинам) — один из самых эксклюзивных и востребованных в мире, что подтверждается и при реабилитации выживших жертв террористической атаки 7 октября.
Да и свой собственный опыт, накопленный за последние 10 лет, уникален и адаптирован под реалии украинского общества: например, в Украине относительно низкий уровень домашнего буллинга и отсутствует феномен «эффективного насилия» — как в российском телесериале «Слово пацана». Флагманским учреждением в борьбе с ПТСР считается Центр психического здоровья и реабилитации «Лісова поляна» Министерства здравоохранения Украины, способный лечить, по их собственной оценке, не менее 3,5 тыс. человек в год. В перспективе небольшие профильные центры такого характера будут созданы не только при областных больницах, но также при многих городских и районных. Уже сейчас огромную помощь в реабилитации пострадавших оказывают волонтеры — частнопрактикующие психологи и психотерапевты.
В России же, похоже, будет всё ровно наоборот: огромное, не поддающееся исчислению, количество травмированных. По данным Минздрава РФ, на данный момент от 3% до 11% военнослужащих страдают от ПТСР в острой форме, среди раненых эта цифра доходит до 30%.
Разумеется, в российской системе здравоохранения тоже есть подвижки: с 1 июля 2023 года в районных поликлиниках открываются кабинеты медико-психологического консультирования и клинической психологии, цель которых — консультировать людей с легкими психическими расстройствами и выявлять тех, у кого проявлены симптомы ПТСР и кому нужна полноценная терапия.
Однако два главных фактора в преодолении ПТСР, массовых депрессий, психических разладов и послевоенных стрессов — это государственная система реинтеграции ветеранов боевых действий и пострадавшего мирного населения в мирную жизнь и психологическая атмосфера, царящая в обществе. Если она благоприятна, если к травмированным войной людям отношение преимущественно братское — со стороны незнакомых и знакомых соотечественников, корректное — со стороны государства, то большинство проблем за несколько лет можно преодолеть.
В России же в условиях международной изоляции провозглашена «опора на собственные силы». Успехи российской клинической психиатрии тоже имеют место быть, однако есть сомнение, что психическое здоровье травмированных людей будет значимой проблемой для послевоенного государства. Уже сейчас известно о нескольких десятках убийств, совершенных пришедшими с «украинского фронта» носителями ПТСР.
Впрочем, российские изоляционисты давно добивались не только политического суверенитета, но и «независимости» в технологической и медицинской сферах. «Куда ж теперь идти солдату? / Кому нести печаль свою?», — как пелось в известной послевоенной песне на стихи Михаила Исаковского.
Кстати, «Враги сожгли родную хату» запретили сразу же после премьеры в 1949 году — мол, депрессивная песня, неправильно описывает «подвиг советского народа». Трагические эмоции и людей с симптомами ПТСР старались прятать — словно их и не было. Песню воскресил лишь в хрущевские времена Марк Бернес. Похоже, состояние отчаяния, ужаса, депрессии, бесприютности, покинутости и ненужности ожидает весомую часть российского общества в недалеком будущем.
В Украине же активная работа по поиску оригинальных методов борьбы с психотравмами началась еще в 2014 году. Вообще же, каждая война или масштабная народная трагедия — вроде Чернобыльской катастрофы или землетрясения в Армении в 1988 году — вносит какие-то новации в понимание ПТСР и методы его лечения. Так, украинские врачи сейчас стоят на пороге важного открытия: некоторые из них опытным путем пытаются доказать, что ПТСР можно излечить в полном объеме и полностью вернуть пациента в дотравматическое состояние психики. При таком подходе лечение окажется ступенью к психологической гармонизации и сбалансированному восприятию реальности. А вот для многих воевавших россиян, вернувшихся в мирную жизнь, реальность станет темной и беспросветной. Их может ждать то, что психиатры называют «тяжелой клинической депрессией», православные старцы — «духовным адом», а современные футурологи — «no future, no hope».
Впрочем, а разве кто-то надеялся, что может быть иначе?