Потенциал переходности, похоже, исчерпывается, и лет через 5-10 на постсоветском пространстве наступит время Х — время определяться.
«Если сегодня Беларусь рухнет, следующей будет Россия», — говорит Лукашенко.
Можно, конечно, посмеяться над архаичным «батькой», бегающим с автоматом вокруг резиденции и «перехватывающим» некие секретные переговоры по поводу Навального…
Посмеяться можно, поскольку он явно путает свой личный режим с мерцающей в веках белорусской государственностью как таковой.
Но вот в проведении параллелей между своим и путинским режимами, он, думается мне, совершенно прав.
То есть, если лукашенковская Беларусь рухнет, то следующей, в недалеком будущем, может стать путинская Россия.
Причем, независимо от того, реализуется ли кремлевский «план воссоединения», или, наоборот, начнется дрейф Белоруссии в западном направлении.
Более того, «воссоединение» может даже ускорить назревание в России острого политического кризиса, поскольку добавит Путину изрядное количество внутренних врагов.
Но и явные похороны так и не реализованного до конца проекта Союзного государства не прибавит нынешнему российскому руководству политических очков, поскольку будет воспринято (как внутри России, так и за рубежом) как серьезнейшее внешнеполитическое поражение.
На самом деле, выгоднее всего для Кремля было бы сохранение статус-кво, но судя по растерянному лицу Александра Григорьевича, он и сам не верит в возможность долгосрочного сохранения своего режима.
Цугцванг получается.
Причем, с далеко идущими последствиями.
Эпоха компромисса прошлого с будущим (минуя настоящее) — эпоха фазового перехода, который в истории скорее всего будет связан с именем Путина, — зависает, как перегревшийся комп. Нужна перезагрузка, но некому ее осуществить. Переходные формы окостенели и, пренебрегая законами эволюции, претендуют на постоянство.
От чего переходных, спросите?
От советского типа организации общества и государства.
К чему, спросите?
А вот тут возможны варианты.
Европейская часть бывшего СССР явно тяготеет к западно-европейской модели общества, хотя головой уже и понимает все слабости и уязвимости своего идеала. Но душа все еще рвется в европейский Эдем.
А огромная постсоветская Азия упрямо тянется к привычным формам традиционной автократии (с элементами имитационной демократии, разумеется, в духе времени).
Не исключены и неуклюжие попытки повторения уникального китайского опыта.
Ну, а поскольку Россия велика, то ее может занести в любую сторону.
С совершенно непредсказуемыми последствиями.
От глубины пропасти, которую предстоит перепрыгнуть, кружится голова.
И, слушая интервью потерявшегося «батьки», я невольно вспомнил памятный разговор с покойным Слободаном Милошевичем, состоявшийся, кажется, еще в 1992 году.
— Если Россия не поможет нам, Югославия погибнет», — печально пророчествовал он, — Но вы напрасно думаете, что Россия избежит нашей участи. Вы следующие».
И в 1993 году Россия действительно оказалась на краю бездны.
Нет, на прекрасных Балканах не образовалась всемирная черная дыра, люди живут, дети растут.
Но Югославии, и вправду, давно уже нет.
Как нет и желанного состояния покоя, периодически нарушаемого фантомными болями.
Впрочем, уже понятно, что Балканы ЕС сумеет в итоге переварить. По крайней мере — на время.
А Россия слишком велика, поэтому и отступать некуда.
В настоящий момент желанной гавани не просматривается.
Только бескрайнее штормовое море, над которым носится вконец обезумевший буревестник революции,
почти потерявший надежду найти сушу.
Путин и Лукашенко