Сказав «ни мира, ни войны, а армию распустить«, тогдашний советский нарком иностранных дел Лев Троцкий решил, что Первая мировая война для России закончилась.Но мирный договор подписан так и не был, а потому и война не закончилась…
По путям к Петрограду, и Москве движутся немецкие войска, и, не встречая ни малейшего сопротивления, без выстрела занимают русские города и сильнейшие крепости. В Минске население встретило входящих немцев «почти с энтузиазмом». В Москву начали прибывать большие партии новых беженцев, спасающихся от германского наступления, — сообщают «Русские Ведомости» (№30 от 24 февраля 1918 года). Среди беженцев много почтово-телеграфных служащих. Они являются на почтамт и просят работы…
О народе, утратившем волю защищать себя
По путям к Петрограду, к Москве движутся немецкие войска, и, не встречая ни малейшего сопротивления, без выстрела занимают русские города и сильнейшие крепости. По льду Ботнического залива, как двести лет назад, идут шведы; на двух противоположных концах Черного моря вторглись или готовятся к дальнейшему вторжению в Россию румыны и курдские шайки.
Но в том невиданном и неизгладимом несчастье и позоре, — их не со вчерашнего дня переживала сознательная Россия, и они теперь только приняли те осязательные очертания, что их увидели и слепцы, и безумцы, — самое страшное и горькое не в этом. Не в захвате новых русских территорий и даже не в возможном умалении России до пределов прежнего Московского государства, — самое страшное в том, что ни в народе, ни в обществе почти не просыпается воля к сопротивлению врагу, воля к национальной защите, к охране себя и своей страны.
Прошло несколько дней с начала немецкого наступления. Мы читаем воззвание совета народных комиссаров, призывающих защищать советскую власть. Однако в разговорах с газетными сотрудниками хозяева Смольного не могут скрыть своего возмущения перед тем, что армия, — или, вернее, ее жалкие остатки, — и рабочие относятся спокойно к вторжению немцев. Сегодняшний день газеты сообщают, что в Минске население встретило входящих немцев «почти с энтузиазмом». Пусть это — очередная выдумка печати, но разве эта выдумка не похожа на самую горькую правду, как две капли воды?
Где признаки малейшего национального подъема и энтузиазма? Ведь неправда же, что вся русская история отказала нашему народу в национальном сознании! Разве такой более ста лет назад встретила Россия французов? Разве тогда зашедший глубоко в страну неприятель не должен был действительно считаться с партизанской войной, речь о которой вызывает теперь только ироническую улыбку на лицах военных людей.
Я помню недавнюю встречу. На узловой станции в купе вагона ворвалась группа молодых солдат, — обычных русских солдат с циничными шутками веселости, что едут с фронта домой. Они почти не участвовали в войне; часть их приехала к моменту дележа полкового и дивизионного имущества. Поделили и распустили полк; сами себе составили отпускные бумаги. «Теперь пусть немец идет, страдать некому: никого на фронте не осталось. Украина? Пусть забирает себе, — теперь все международное будет».
Эти солдаты, в которых примитивное национальное сознание так удачно для них и для их вдохновителей переплелось с интернациональной пропагандой, конечно, не услышат призыва народных комиссаров и не пойдут защищать ни Россию, ни даже советскую власть. А послушайте среди десятков и сотен тысяч голодных людей, ищущих теперь по России хлеба для себя и для своей семьи, послушайте какие проклятия посылают они по адресу красногвардейцев, этих наиболее ярких и символических представителей советской власти на местах. «Хоть бы немец пришел: он порядку им даст». Смогут ли, захотят ли крестьяне и рабочие северных губерний и почти всех городов защищать Россию и олицетворяющую ее теперь советскую власть?
А обычная русская интеллигентная семья? За последнее время нами пережито столько, что мы с большим усилием и трудом вспоминаем то, что было еще недавно, всего 3,5 года назад, в начале войны. Разве тогда среди русского общества не было истинно национального подъема, твердой воли защитить свою родину? Неправда. Они были! Но как страшно изменились с тех пор наши национальные и политические оценки. И дело, конечно, не в усталости и утомлении, даже не в сознании неудач и неизбежных поражений.
Зверства и разрушения в Калише? Но разве то, что пережили теперь большинство русских городов, — Москва, Киев, Харьков, Одесса, — пережили от русских рук и от русских снарядов, также не щадивших ни женщин, ни детей, ни богатых, ни бедных, — разве это не менее, а может и более ужасно? Расстрелы без суда в Бельгии? А те сотни расстрелянных без суда, часто только за то, что задержанные офицеры ими заподозрены в сочувствии контрреволюции на победоносном пути советских войск? Реквизиции и контрибуции немцев с завоеванного населения? А отряды красной гвардии и балтийских матросов, которые по всей России с оружием в руках завоевывают себе права разбоя? Сколько теперь русских интеллигентных и даже неинтеллигентных семей, которые имели и имеют несчастье считать среди своих близких бывших офицеров русской армии, сколько их жило и еще живет страхом жестокого, бессмысленного самосуда? Одни волны Выборга и севастопольской бухты знают столько человеческих драм, о каких и не снилось нашим внешним завоевателям.
Но пусть все это так. Пусть та дикая и для многих страшная жизнь, на которую обречена Россия последние месяцы, пусть оно по-человечески объясняет общественное настроение; общество не находит в себе национального подъема и энтузиазма, яркого желания защищать против врагов эту свою «собственную жизнь», ставшую такой позорной…
Беспрепятственное продвижение немцев по русской территории, это — только последний акт той драмы, которая уже давно развертывается перед нашими взорами. Ее основные контуры обрисовались еще задолго до появления у власти большевиков. Может быть, июль и август прошлого года были самыми критическими месяцами нашей истории. Тогда уже было ясно, какими приемами расстрелов и разбоя будут строить социальные фанатики, если не говорить уже о других, свои замки человеческого счастья. Было ясно, к чему неминуемо придет армия, усталая и плохо снабженная, управляемая речами и воззваниями…
Суждено ли нам за год безумия заплатить десятилетиями чужеземного господства, взвешена ли наша родина, Россия, на весах истории и найдена слишком легкой, или для нас еще возможно спасение? В данный момент, кажется нам, это — дело индивидуальной веры или индивидуального отчаяния.
Н.Якушкин
Самостийники о «меньшом брате»
На одном из последних заседаний украинской центральной рады, когда при громких «оклесках» провозглашалась самостийность украинской республики, представители национальных меньшинств протестовали против разрыва вековых связей, соединяющих Украину с Россией, и даже голосовали против четвертого универсала (закон, которым была провозглашена независимость антибольшевистской Украинской народной республики — прим.ред.). Столь дерзостное поведение вызвало глубокое возмущение оффициоза рады, «Народной Воли»:
Как смеют эти «москвофилы», — негодует орган пана Грушевского, — получившие великие и богатые милости из рук украинских самостийников, протестовать против разрушения «великой тюрьмы народов» России…
Условия мира
В «Вечерней Правде» о новых условиях мира, предложенных германским правительством, сообщают следующее:
«Новые немецкие условия воспроизводят, в сущности, брестские условия, но только в более откровенном виде. Они дополнены также теми условиями, которые в Бресте либо совсем не были предъявлены, либо считались «сами собой разумеющимися».
Сюда относится: 1) установление германских полицейских в Эстляндии и Лифляндии впредь до создания упорядоченных учреждений, 2) установление советским правительством мира с народной Украинской республикой, 3) вывод русских войск из Финляндии и Украины, 4) отказ советского правительства от пропаганды в Германии и в оккупированных областях».
Но в Таврическом дворце уверяют, будто приведенные «Правдой» сообщения о наших условиях мира неполны. Указывают, что германцами выставлены еще следующие дополнительные требования: 1) Сохранение торгового договора 1904 г., по крайней мере на срок до 1925 г. 2) Установление беспошлинного ввоза угля и руды в Россию. 3) Оставление в руках Германии крепости Двинска. 4) Демобилизация старой и новой русских армий. Кроме того, в Таврическом дворце передают слухи о том, что будто для ответа на это новое предложение германского правительства дано 48 часов.
Таковы новые мирные условия германского правительства. В политических кругах подчеркивают, что условия эти дословно представляют именно то, чего более всего опасались в Смольном, и что считалось там совершенно неприемлемым, как открытое поползновение австро-германского правительства вмешаться во внутренние дела Российской республики и взять под свое открытое покровительство не только Эстляндию и Финляндию, но и Украину…
Во Пскове
Из Пскова сообщают. Город объявлен на осадном положении. Порядок и спокойствие поддерживаются чрезвычайным революционным штабом. Никаких беспорядков не происходило и не происходит. Настроение города и пребывающих в нем частей бодрое. (на самом деле в Псков к тому времени уже вступили немцы, — прим.ред.). В управление Северного фронта являются делегации от различных частей с просьбами принять меры для противодействия наступающим немецким шайкам. Наступление немцев производится небольшими разъездами, которые пока не встречают сопротивления вследствие неимения об этом определенных инструкций. Так было в Режице, которая была занята небольшим отрядом, настолько немногочисленным, что он даже не мог захватить телеграфа, который действовал до сегодняшнего утра.
Валка в наших руках и спешно эвакуируется. Успели вывезти 70 паровозов и весь подвижной состав.
Между Полоцком и Витебском
В Витебске, по частным сведениям, принимаются экстренные меры для эвакуации города. Полоцк занят германскими войсками 21 февраля, около 6-ти час. вечера. Немцы угрожают Витебску…
Нет более и не будет России»
Копенгаген (От нашего корреспондента). 20-го (7) февраля. Сотрудник «Vorwarts» беседовал в Берлине с украинским делегатом Остапенко, заявившим, что Украина отложится от России даже и в том случае, если большевистское господство закончится. Между Украиной и Великороссией, — вещал Остапенко, — нет общих интересов, и Украина добивается только таможенного союза с Россией. Заявления Остапенко находят иллюстрацию во втором украинском воззвании к немецкому народу, где говорится: Большевики руководствуются известной жадностью ненасытного великорусского народа, угнетателя Украины.
Известный империалист Пауль Рорбах в присутствии украинских делегатов сделал доклад об Украине. Между прочим, он сказал: «Нет более и не будет России. Благодаря немецкому оружию и смелому решению Украины удалось свалить колосса на глиняных ногах». Редактор одного украинского издания в заключение заявил об искреннем желании Украины жить в дружбе с немцами.
Новые беженцы
В Москву начали прибывать большие партии новых беженцев, спасающихся от германского наступления. Среди беженцев много почтово-телеграфных служащих. Они являются на почтамт и просят работы. По поводу этих беженцев на почтамте получена телеграмма народного комиссара Прошьяна: «В случае прибытия к вам или в учреждения, подведомственные вам почтово-телеграфных служащих и пленных, бежавших из местностей, занимаемых теперь неприятелем, прикомандировывать их к оседлым учреждениям, с выдачею им только содержания по их должностям из любых источников и даже из переводных сумм. В случае неимения бежавшими удостоверений, ограничивайтесь опросом, приняв все меры к выяснению действительной должности и содержания бежавшего. Немедленно сообщите в ваши учреждения, наложенное для обязательного исполнения».