Как известно, в Украине официально вступил в действие закон «Об особенностях государственной политики по обеспечению государственного суверенитета Украины над временно оккупированными территориями в Донецкой и Луганской областях», сразу же получивший неофициальное название «Закон о Реинтеграции». На принятие нового закона очень резко отреагировали российские СМИ и российские официальные лица, назвав закон «пороховой бочкой» и подтверждением «агрессивных намерений» Киева. Чтобы разобраться в ситуации корреспондент «Русского Монитора» побеседовал с украинским политологом Олегом Саакяном.
Несколько дней назад президент Украины Петр Порошенко заявил, что с принятием закона «О Реинтеграции» сменится формат военной операции на Донбассе, что это может означать в контексте текущей ситуации в Украине?
Прежде всего хочу подчеркнуть, что по сути этот закон не является законом о реинтеграции и деоккупации, как таковой. Это скорее ярлык, который был совершенно несправедливо был на него навешан, так как закон направлен на обеспечение суверенитета Украины над оккупированными территориями на востоке страны, а также направлен на военно-административную оптимизацию управления прифронтовыми территориями. Там меняется военная составляющая и устанавливается правила взаимодействия с административной составляющей. До момента подписания закона операции на востоке Украины проходили в рамках АТО (Антитеррористической операции), после подписания фактически вводится режим отражения внешней агрессии. Хочу особо подчеркнуть, что в законе упоминается Российская Федерация, её ответственность за оккупацию востока Украины и Крыма. То есть здесь присутствует некая декларативность, которая синхронизирует нормативно-правовую базу, позволяя украинской законодательной и исполнительной власти называть вещи своими именами. Так как на протяжении последних лет мы жили в условиях, когда мы очевидно имеем дело с внешней агрессией, с оккупацией нашей территории, но называем это «антитеррористической операцией». Внешне рамка, легитимации этого режима она уже была задана неоднократно и украинской стороной, и западными партнерами. В данном случае фактически внешняя легитимация выступает именно в праве Украины на самооборону. И этот закон во многом создает инструменты как раз для такого трактования, в том числе использования вооруженных сил Украины на востоке страны как инструмента отражения внешней агрессии. Поэтому, прежде всего, меняется правовой формат. Однако по своей сути конечно же ситуация особо не изменится, о чем я изначально и говорил, то что закон несправедливо называют «законом о реинтеграции», потому что кроме правовых рамок, он не создает никакой другой физической ситуации. Он не вводит ни новых инструментов, ни нового видения, ни нового сценария развития событий. Соответственно здесь справедливо дать оценку, что именно поэтому он не нарушает и «Минских договоренностей», потому что он даже не заходит в плоскость формирования альтернативной политики. И именно поэтому на Украине его в общем то справедливо критикуют, потому что этот закон в действительности так и не стал законом о реинтеграции и деоккупации, который наравне с этим законом все же все еще необходим для обозначения как минимум основ государственной политики по возвращению этих территорий, и соответственно людей на этих территориях.
— Российские СМИ очень резко отреагировали на подписание этого закона. Действительно ли этот закон является первым шагом Украины к тому, чтобы силовым путем решить вопрос по т.н. восточным территориям?
— Ну это очень далеко от правды, потому что давайте вспомним начало российско-украинской войны, и сколько территорий контролировалось оккупационными администрациями на востоке, в том числе Славянск, Краматорск, и Мариуполь. И эти территории были освобождены военным путем. То есть никакого специфического закона, чтобы освобождать эти территории военным путем и не нужно было. И в сегодняшней правовой ситуации Украина имела все инструменты чтобы освобождать эти территории, если бы такое решение было принято. Поэтому для такого сценария, который описывают российские СМИ, этот закон вообще и не нужен был. А если говорить о его принятии в качестве юридической основы, для решения проблемы вооруженным путем, то, поскольку он не формирует политики, он такой основы он не имеет сам в себе, и не имеет инструментов к этому. Поэтому конечно же это просто попытка так трактовать этот закон, как дополнительный аргумент для той реальности, которую конструируют российские СМИ, и для того чтобы усилить исповедуемую и транслируемую Кремлем позицию, и не более того. И ничего общего с реальностью это не имеет. Потому что если бы действительно создавались инструменты для усиления возможности военного или дипломатического освобождения территорий, то это хотя бы был такой позитивный шаг, потому что создавалось бы что-то альтернативное. А это закон скорее направлен на то, чтобы нагнать все упущенное Украиной за 4 года противостояния. Новой же ситуации он практически не создает. Более этот закон принят во многом под воздействием и Минского процесса, и существующих международных договоренностей. Он максимально был сделан таким, чтобы никто ни в коем случае никто к нему не мог придраться.
Сейчас много говорится о возможной миротворческой миссии на Донбассе. Каким образом закон о реинтеграции будет работать в этих условиях, и насколько вероятно, что эта миротворческая миссия, в том формате, о котором сейчас говориться, будет введена?
— Во-первых, этот закон касается прифронтовых территорий, поэтому он никоим образом не повлияет на миротворческую миссию. И в данном случае он может рассматриваться только как контекст, а не как элемент этого уравнения. Если говорить вообще о вероятности введения миротворческих сил, есть целый ряд вопросов, которые являются камнем преткновения, ввиду того что они являются краеугольными камнями для разных сторон. То, что для России является необходимым, безусловно для Украины является неприемлемым. Точно также и наоборот. Например, это контроль границы: здесь можно обсуждать тысячу и одну модальность, но ключевым здесь является то, что если Россия и отдаст границы, то сделает она это лишь в последнюю очередь, а Украина, если и согласится на введение миротворцев, то только имея в первую очередь контроль над границей.
Без изменения существующего контекста, и без отказа Российской Федерации от собственных экспансионистских настроений относительно Украины, конечно же миротворцы не будут эффективными, во-первых. Во-вторых, миротворцы миротворцам рознь, и отличаются все миротворческие миссии своим мандатом. Это основной документ, в котором и обозначается, для чего они вводятся, как они вводятся, и т. д. В сегодняшнем обсуждении миротворцев превалирует обсуждение инструмента, а не то, для чего этот инструмент используется. Пока даже нет публичного дискурса, ни международного, ни даже национального о том, а для чего же действительно миротворцы будут вводиться. Пока они есть самоцелью, они обречены. Ну и в-третьих, само собой, есть более широкий контекст российско-украинской войны и российско-украинских отношений, и без гарантий того, что Россия откажется от проведения наступательных операций в других плоскостях, начиная от физических и заканчивая информационными и экономическими, а также гарантий того, что Россия, не будет дискредитировать миротворцев на оккупированной территории (то что она уже делает), все эти меры будут малоэффективными.
К примеру, если мы посмотрим российское информационное пространство, то тезисы, относительно того, что миротворцы — это фактически оккупанты, очень серьезно разгоняются на оккупированных территориях востока Украины. Соответственно, это моделирует у населения неприятие данной миссии, и это соответственно может создавать дополнительные проблемы и снижать эффективность миссии уже после введения миротворцев, например.
Насколько вероятно, что эта миссия вообще будет введена в ближайшие 1-2 года?
— Технически, это минимум год, а с точки зрения продвижения процесса, очень вероятно, что больше. Пока вообще нет гарантий, что этот инструмент будет введен. Но есть огромное количество камней преткновения, которые свидетельствуют о том, что это не инструмент ближайшей перспективы.
Беседовал Федор Клименко