Очередное откровение главного просветителя России В. Мединского об истории как средоточии мифов стало, как выражаются в журналистской среде, инфоповодом для этого текста. А посвящен он сравнительно новому термину в обществе новоязов – «фолк-хистори».
Термин появился в самый канун нынешнего века. Его приписывают Дмитрию Володихину, историю и издателю, редактору «Русского средневековья». В самом общем виде он призван обозначить, отделить за черные метки, в загон, некую недоброкачественную – надуманную, тенденциозную, «ненаучную» историю, противопоставив ее «научной». Желание понятно, и почему бы нет! Но путь к истине, как известно, лежит через подробности. На сей счет у пользователей и адептов нового клейма, основную массу которых представляют т.н. «профессиональные историки», придуманы критерии, почти по каждому из которых есть вопросы.
Вот какими критериями увешала его, к примеру, всезнайка «Википедия». Цитирую:
1)сюжет строится по художественным законам БЕЛЛЕТРИСТИКИ, что предполагает тенденциозный отбор лишь тех подробностей, которые укладываются в изначально заданные автором рамки концепции; часть фактов при этом откровенно додумывается, происходит фальсификация истории;
2)при этом сохраняется «наукообразие» и декларируется цель именно научного опровержения устоявшихся традиционных представлений о предмете; произведение в жанре фолк-хистори МИМИКРИРУЕТ ПОД НАУЧНОЕ, чем в корне отличается от литературного жанра альтернативной истории;
3)настрой на сенсационность; отрицание и/или игнорирование твёрдо установленных наукой фактов;
4)нарочитая скандальная грубость изложения, апломб, нападки и «разоблачения» предполагаемого заговора традиционных («официальных») историков;
5)стремление поразить читателя масштабами предполагаемых «подтасовок» и «сокрытия правды»,глобальность, призыв к коренной ломке представлений о модели всемирной истории или истории отдельных государств;
6)часто проводятся явные параллели с современностью; тексты носят публицистический характер «на злобу дня», порой гранича с памфлетом, пытаются «обосновать» те или иные предлагаемые авторами актуальные политические идеи, служат им пиаром.
По ним предлагаю и пройтись. Но вначале несколько слов о «профессиональных историках».
Будучи сам по образованию историком, но ни дня с соответствующей записью в трудовой книжке не работавший, часто задумывался: а кто такой историк-профи? И чем он отличается от прочих смертных?
Не место красит человека
Самый простой критерий – место работы. По самым грубым прикидкам из примерно 30 моих товарищей по курсу в университетской аспирантуре осели человек 5. Возможно, еще голов 10 (беру по максимуму) стали школьными учителями истории. Все прочие разбежались по ареалу самых разных занятий. Вопрос первый: с первой пятеркой вроде все ясно. А вот с учителями: можно ли их считать «профессиональными историками»? Думаю, что если б такая дискуссия возникла, то ее участники стали б пикироваться примерно так. Ну, это зависит от того, как учитель следит за наукой, много ли он читает. Пишет ли он научные статьи. И вообще – насколько он умен и образован.
Но ведь эти же «если» можно адресовать и журналисту, политику, руководителю…вообще любому человеку, закончившему истфак. А если не закончил, но любит историю и читает много, а при нынешних интернет-возможностях даже полемизирует довольно основательно – можно ли их посвящать в этот ранг?
Нет. Но почему? По логике постановки вопроса получается, что действует только один – совершенно формальный критерий: место работы. А место ограничено сферой науки: НИИ, университетами или временными экспертными образованиями из них (советами, группами и т.п.).
ВЫВОД: все прочие «историки» — псевдоисторики. И наоборот – те, кто не прочие – профи. Даже если такое, например, светило, как Сергей Брескун (Кремлев), который утверждает, что причиной 41-го стало «обычное русское разгильдяйство».
Но если не место, то что? Дальше все спорно еще больше. Образование? Стоит ли доказывать, что если судьба превратила тебя в экономиста или руководителя бумажной фабрики, то свои университетские знания, как и интерес к ним, ты утратишь через пару лет. И напротив, среди технарей встречаются люди, одержимые интересом к истории и блестяще способными мыслить ее категориями. Интеллект? Тут даже темы нет: от серости ни одна академия не избавлена. Особенно, когда именно серость и является опорой власти и ее гарантом. Публикации? Тут самое время перейти к вышеозначенным критериям.
Беллетристика бывает разная
Первый критерий фолк-хистори – тенденциозность в подборе фактов. Для этого «Википедия» склоняет понятие «беллетристика». Только вот крайне недобросовестно, потому что изначально обвиняет этот жанр в злой предвзятости. Хотя даже, следуя по ссылке термина в ту же «Википедию», в основном значении это всего лишь признак «массовой культуры». А массовка может иметь в своей основе все что угодно – и правду, и «благородные порывы» — и наоборот.
Думаю, что для истории в значении науки здесь подразумевается другая дефиниция, которая с ее стороны заявляется как «правда полноты фактов». Кстати, обвинения в ее отсутствие – одни из самых расхожих в баталиях среди историков. Но это абсолютно спекулятивный прием, поскольку легко догадаться, что принцип «полноты» — относительный. И нет никакого точного мерила, чтобы утверждать доподлинно, что факты подобраны выборочно. Или бесстрастно.
Не оправдывая ни одну сторону, можно, тем не менее, с достаточным основанием принять, что и историки-профи, придерживающиеся сложившихся канонов, так же примерно далеки от «полноты фактов» и их использования как доказательной базы, что и презираемые ими «фолки».
Второй плевок в сторону «непрофи» еще более спорный: мимикрия под «научное». Пардон, но ведь это вопрос не формы, а качества. Оттого, что профи на месте и любая его публикация считается «научной», наука еще не беременна блеском открытий. Самый фундаментальный пример тому – советская историческая концепция и ее отображение в подаче истории. Не потому ли и появилась волна, названная фолк –хистори, что доверие к официозу в разгар перестройки опустилось к нулю?! Так что адресовать упрек в наукообразие можно и нужно в любую сторону: все зависит от конкретики. И причем здесь «альтернативная история»? В чем смысл такого сравнения, кроме откровенного желания оскорбить и унизить тех конкретных авторов, которые включены в черный список, приводимый ниже? Речь, конечно, идет о В. Пикуле, А. Бушкове, Б. Акунине, В. Суворове, И. Буниче, А. Фоменко, Я. Кеслере, В.Щербакове и т.д. Да, конечно, они претендуют на истину. И конечно, вполне возможно, а кое для кого – и очевидно, заблуждаются. Но только на этом основании лишать их морального права претендовать на «научное понимание» — это перебор.
Конечно, такие полеты, как у Фоменко и его команды – шокируют. Ведь мало того, что ставится на дыбы не только интерпретации, но и весь фактический ряд мировой истории. Если это принять — рушится вся многовековая система просвещения. Но только на этом основании называть академика и его команду «шарлатанами» и корыстными «авантюристами», по меньшей мере, бестактно. Ведь как бы ни были экзотичными и практически убийственные выводы, они базируются на оригинальной, не имеющей аналогов в истории методологии. И ставят вполне рациональные вопросы об истоках общепринятой периодизации истории, в которых Фоменко обнаружил ошибку. Ну, так если историки-профи так безупречно вооружены, так и бейте по этим исходным позициям, опровергайте их. И сама эта полемика, если здесь все ясно, только укрепила бы науку.
Кто ученый: Соловьев или Ключевский?
Следующие три критерия (а по сути – один, ибо сенсационность, апломб, стремление поразить и т.п. – это все можно обозначить одним словом — АМБИЦИОЗНОСТЬ) – это все вкусовые и во многом – эмоциональные оценки. Причем все они густо замешаны на последнем, шестом критерии – популярном стиле, который, в отличие от сухого, академического, с его штампами «вежливости» и «бесстрастности», действительно «грешат» и литературной «красивостью», и искрами человеческого азарта – вплоть до презрения к «канонам». Весь вопрос лишь в том, хорошо это или плохо? И как это связано с «научностью»?
Начну со стиля. В данном контексте соль вопроса, полагаю в том, можно ли считать исторический текст, написанный в яркой, публицистической манере – признаком его «ненаучности», или еще более нейтрально – непрофессионализма? И наоборот – академическое занудство – гарантом этого без приставки «не»? Ответ дает сама историография. И в мировой, и в российской традиции существуют историки, которые писали по-разному. Сравним два тиках светила, как С.Соловьев и В.Ключевский. Первый писал «по-научному»: мельтешил именами и датами, высущенным до состояния воблы словесным рядом. Читать его – настоящий подвиг, сравнимый разве что с мучениями над«Капиталом » Маркса. Ключевский читается как поэма, как увлекательная беллетристика. Но разве можно на этом основании его лишать звания профи? Или хотя бы задвинуть в ряд второсортных?
И таких парных сравнений можно в изобилии обнаружить в любой гуманитарной науке: в философии, социологии, социальной психологии, филологии…Более того, гораздо в меньшем количестве, но популярно пишущих ученых не трудно отыскать и в анналах точных наук. Ну, разве что, за исключением математики.
И понятно почему. Потому что в гуманитарных науках не требуется терминологическая точность и не достаточно формальной логики в той мере, как в точных науках. Да она и невозможна. И на практике вся эта погоня за определениями терминов превращается в бесконечную узкоцеховую игру, создающую лишь видимость «научного процесса». Ну, попробуйте вы однозначно сформулировать такие категории, как «демократия», «фашизм», «коммунизм», «первобытно-общинный строй» и т.п. Все эти понятия, конечно, имеют некий минимум признаков, более –менее устойчивых. Но и они носят характер некоей конвенциональности. И их совершенно недостаточно, чтобы исключать из области полемики. Более того, почти все они вполне могут употребляться в литературных контекстах, нося политические и эмоциональные нагрузки. Да и само по себе использование «литературщины», столь презрительно клеймимое со стороны профи, еще отнюдь не обедняет, а, напротив, обогащает тексты. Во-первых, потому, что образы, гиперболы и прочие приемы помогают понять суть явлений порой гораздо глубже, чем сухое наукообразие. А во-вторых, они способствуют просвещению, так как привлекают массового читателя и выводят историю из академических застенков.
Что касается амбициозности, то сама по себе она – категория энергетическая. И в этическом отношении – нейтральная. Кому то кажется, что Бунич или Акунин руководствуются исключительно честолюбивыми стремлениями к скандальной известности, кому-то – вполне добросовестными и одновременно – азартными исследователями, кому-то – людьми, которым захотелось попробовать себя в новом занятии. Мне кажется, что главная нота недовольства «профи по месту работы» в адрес тех, кто за пределами академического цеха, выражается в отстаивании монополии на интерпретацию исторических фактов. Суть их сердитых полемических рассуждений сводится к тому, что, мол, если вы не раскопали какой-то новый документ, опровергающий известные, или хотя бы существенно дополняющий, то и говорить вам не о чем. Ибо все, что известно, уже разложено по полочкам с наклейками.
В этом посыле исключается вариант, что общеизвестные факты (события) можно интерпретировать по-разному – вплоть до версий, опрокидывающих существующие. Как это сделал, например, Суворов, который СПЕЦИАЛЬНО пользовался только обнародованными источниками: СМИ, мемуарами, исследованиями и т.п. И увидел то, что не заметили миллионы. Эти факты выстроились в логические цепочки, которые сняли десятки, сотни противоречий и нелогичностей. Можно ли такой прием считать «ненаучным» только на том основании, что он не обнаружил документа, где прямо и подробно изложен план нападения на Германию, и квалифицировать как «фолк-хистори» — большой вопрос. А если да, то так ли уж не достойна внимания науки его версия, рожденная по его методологии?
«Разбор полета» можно продолжать и дальше. Но и замеченного вполне достаточно, чтобы усомниться в состоятельности нового термина. Ибо ясно и бесспорно в связи с ним лишь одно: цеховое желание пометить черными метками конкурентов. А все, что касается содержания – надуманно, навязано и небесспорно. И вполне может быть бумерангом переадресовано к тем, кому он противопоставлен. Как и всякая гуманитарная наука, история в особенности подвержена насилованию и мифологии. И в этом Мединский прав, конечно. Неправота начинается, когда это состояние объявляется не постыдным синдромом, а нормой. Мумией. И правом на халтуру, откровенную ложь и пропаганду.
Владимир Скрипов