Любовь к точности, конечно же, похвальна. Даже когда она в принципе невозможна и сомнительна. Как это часто бывает со статистикой. Скверно, когда эта погоня используется лишь как лукавый прием, как маневр для перевода стрелки внимания от качества на количество. От сущности к одежде.
Лукавая точность
Тема этого текста возникла под впечатлением случайного разговора с одним знакомым по поводу ренессанса культа Сталина в России. Сразу подчеркну, что сам он не носила характера полемики: собеседник с нью-сталинистами себя не ассоциирует. Но он позиционирует себя историком и вообще – адептом научной точности. А потому чтит чистоту статистики. И потому акцентировал вопрос о количестве сталинских жертв. Сошлись на том, что в этом вопросе нет и не может быть даже приблизительного единнобразия в цифрах. Как и вообще в социальной статистике, связанной с политикой.
Тому есть , как минимум, две фундаментальных причины. Первая — в силу объективных, чисто технических трудностей для сколько-нибудь авторитетной точности. Выпотрошенные сознательно архивы, незапротолированный террор в виде единичных и массовых убийств, косвенные жертвы от голода и болезней (в частности, жертвы сталинского указа о лишении пайков членов семей военнопленных. или убиенные страшными лишениями родственники репрессированных), масса безымяных захоронений, обнаруживаемых случайно или усилиями энтузиастов до сих пор и т.п. Чтобы восполнить эти пробелы, историки прибегают к косвенным расчетам, основанным на демографической статистике. Но она тоже плохой помощник, поскольку дают очень грубые и приблизительные данные, которые к тому же легко оспорить, поставить под сомнение ввиду сложности смеси, ингредиенты которой не так то просто разделить. Да к тому же в сталинские годы и статистика была поставлена на службу режима, и вполне могла корректироваться «как надо».
Во-вторых, социально-демографическая статистика всегда, а в данном случае , особенно, находится под прессом концепта, заложенного в нее. А концепт, в свою очередь, зависит от идеологических и политических интерессантов. И каждый из них стремится либо занизить, либо увеличить цифры. Поэтому одни надевают на себя мантию законников-формалистов, признавая только задокументированные убийства. Причем — исключительно в мирный период. Другие же включают и жертвы голода или недоедания, и перенапряжения (смертность в эстремальных условиях труда), и всю лагерную смертность(а не только по приговорам), а также неоправданные жертвы войны. В последнем случае, расхождения особенно разительные – от отдельных категорий (масшатабы потерь от бездарности и самодурства сталинских военначальников, вроде Жукова, жертвы преследования т.н. «предателей родины», счет которым шел на миллионы и т.п.) до полного списка потерь, поскольку Сталин объявляется виновником самой войны. Ибо он способствовал приходу Гитлера к власти, развязыванию вместе с ним в 1939 году войны и поддерживал вполне материально в завоевании Европы– вплоть до июня 1941 года, когда последние эшелоны с зерном т стратегическими металлами уходили в Германию даже в ночь на 22-го.
Не удивительно, что оценки потоков пролитой крови расходятся в разы и обречены быть объектом полемики до бесконечности. Как и спекуляций, которыми азартно и беспардонно пользуются те, кто пытается подчистить и обелить сталинский мундир.
О количестве и качестве
По поводу статистики возникает и другой вопрос – о достаточной точности. Или – о достаточности точности. Проще говоря, о массе случаев, когда не то, что цифры после запятой, но и 10 -20% туда-сюда для вывода значения не имеют.
В качестве примеров приведу два случая. Первый – подсчет голосов на выборах. Тут точность требуется филигранная, потому что в принципе возможна борьба, когда исход решает буквально несколько голосов. Однако, когда 50 процентная черта преодолена, и сам факт победы зарегистрирован, для прочих характеристик, например, степени лигитимности, доли процента уже явно излишни. И если, положим, рассказчик ошибся, назвав вместо 78% — 75, его можно поправить. Но сама эта поправка никак на вывод не повлияет. В обеих случаях вывод один – лигитимность высокая.
Второй случай, когда масштаб цифр отражает социальную или политическую характеристику, явление. В приведенном в первом разделе примере имя ему – ГЕНОЦИД. То есть, когда объектом истребления были не просто виновные (пусть даже по вымышленным обвинениям в условиях полного произвола), а целые социальные слои – «буржуи», церковники, кулаки, т.н. «космополиты» и т.п. Причем все это было откровенно теоретически, пропагандистки и документально сформулировано и целенаправленно. Начиная с трудов «классиков» и Владимира Ильича. Естественно, что при такой «рубке леса» щепки летали в совершенно хаотичном произволе. И «классовая борьба» почти сразу же превратилась в террор против народа как такового. Для этого пошли в ход политические клише (вроде троцкистов и «вредителей») и обычное стукачество ради овладения соседской жилплощадью или занятия должности. Неудивительно, что и по сути, и по масштабам сталинский террор превзошел даже нацистский.
А теперь зададимся вопросом, разве что-то меняется в отношение признания этого явления, если называется цифра 20 или 40 млн.? Или миллион, чего отрицать уже не посмеет даже самый тупой зюгановец? Сам порядок цифр с определенного , конечно же – не формализованного уровня, говорит о характере террора. Тем более, что их различия, как было отмечено выше, зависят от методологии. Но сама методология не отрицает объекта, а лишь допускает возможность полемизировать о вторичном – о тех или иных формах и, соответственно, масштабах проявления.
Паразитирование на точности в данном случае проявляется тогда, когда оно становится сознательным приемом, призванным поставить под сомнение честность и научную состоятельность оппонента, внушить публике, что он лжец и манипулятор. И увести внимание от сути явления. Тем паче, что эта простая операция вполне легко и охотно усваивается аудиторией, для которой Сталин по тем или иным причинам превратился в символ Порядка, «Эффективного менеджера» и даже Социальной справедливости.
Секрет этого любимого приема идеологов и охранителей тоталитарных режимов в том, что когда фигурируют большие цифры, они психологически заслоняют живого, конкретного человека с его индивидуальной судьбой и страданиями. Милионные количества словно отделяются от сути явления и обретаеют собственное бытие. И все внимание, весь жар полемики сосредотачивается на себе в виде увлекательной погоне за неуловимой точностью. Сила хода в том, что многовековая история феодального рабства с сохранением общинных начал, резко усиленного при коммунистическом режиме в форме «социалистического коллективизма», выработала у людей многослойную наследственность смотреть на общественные явления через окуляр мертвой статистики. Это как взляд летчика, сбрасывающего бомбы на людей-букашек, едва различимых с высоты. Или как речь полководца, говорящего о сражениях и потерях на бесстратном военно-бюрократическом языке. Читая их мемуары трудно даже представить, какие страшные реалии они описывают.
Примерно так научили воспринимать общественные явления и процессы обывателя-совка, из которого систематически вытравливалось уважение и жалость к индивидуальному. Они подавлялись «общностью судеб», «патриотизмом», «мобилизацией масс», «народом и партией», просто «народом», где живое заменяется статистикой. Но статистику нельзя ни любить, ни ненавидеть – это применимо только к конкретному человеку. Люди в жизни так себя и проявляют. Поэтому сверхзадача в пестовании «нового человека» состояла в том, чтобы и в узком кругу коллективное ввести в ранг, подчиняющий индивидуальное. Это когда нормой становилось брат против брата, сын против отца, а жену «рекомендовали»выбирать по идейным соображениям.
Увы, те же синдромы «статистического мировозрения» эксплуатируются и в современнеой России с ее «ваймарским синдромом» и идеей реванша на почве «национального сплочения». Опять насилуется история с уроком о том, что когда в сонмах цифр теряется человек, миром начинают править демоны.
Владимир Скрипов