Началось это где-то полвека назад. Разгромленные на голову российские антисталинисты (теперь сказали бы «либералы-западники») только искали себе новые идеологические ниши (вот-вот найдут: отъезжанский сионизм и «столыпинский» антикоммунизм).
И на идеологическую сцену властно вышла новая генерация – «деревенщики».
Сперва, и даже целое предшествующее десятилетие, оплотом и убежищем (в смысле комплиментарной критики) им был форпост либерализма — «Новый мир» Твардовского, про которого радикал-сталинисты из редколлегии «Октября» буквально визжали, что следующие – после подавления Праги – танки нужно ввести в редакцию «Нового мира».
Программа «деревенщиков» была довольно проста: оставить русскую деревню в покое, перестать насиловать крестьян нелепыми сельскохозяйственными указаниями, дать колхозникам-совхозникам создать нормальное полноценное подсобное хозяйство, перестать рассматривать русскую деревню как резервуар почти бесплатного труда и ресурс полурабской рабочей силы. К этому прилагалось немного ксенофобии и много антиурбанизма и антииндустриализма.
Впрочем, последние моменты очень хорошо срезонировали с первым докладом «Римского клуба» («Нулевой рост», 1971 года) и поднятой им экологической панике, а также с движение в защиту Байкала, судьба которого, кстати, была решена просто – было решено убедительно показать, что не могут «писатели победить ЦК КПСС».
Дело в том, что если посмотреть в исторической перспективе, то главное дело жизни Сталина было уничтожить традиционную русскую деревню.
И оно было выполнено, хотя её агония продолжалась и четверть века спустя после того, как «Гуталин сыграл в мавзолей». Эвтаназионными мероприятиями стали решения о «неперспективных деревнях» и оргнаборы дембелей из сокращающейся армии.
Справкой же из прозекторской стал брежневский «эдикт Каракаллы» — выдача колхозникам паспортов в 1976 году, по сути, констатировавшая превращение крестьян в любимый коммунистами пролетариат.
Разумеется, сталинская антикрестьянская политика необычайно страшно ударила двумя своими голодоморами (1933 и 1947 годов) и поголовными мобилизациями и по Украине, Казахстану, Молдавии, Кубани, Беларуси. Но везде, кроме России (издевательски названной Нечерноземье) и Сибири, деревня потом поднялась – лучше климат и куда более щадящая политика на селе.
Поэтому «деревенщики» со своей болью за уничтоженную русскую деревню оказались стихийными антисталинистами. Их очень хорошо приняла как раз либеральная читательская среда и особенно восторженно – либеральная критика. К ним – в главном – примыкал и Солженицын. Как в «Письме вождям Советского Союза» (1974): отдать коммунизм Китаю [а геополитику — США] и прекратить гонку вооружения; остановить колонизацию азиатских частей СССР, повернуться на исконный северо-восток и развивать <уже почти загубленное русское село>; превратить колхозы в настоящие кооперативы, разрешить мелкорыночные процессы; деидеологизированную госполитику – ЦК, но местное самоуправление – народу. Неоземство…
Конечно, учитывая всю политическую нюансировку и обращение к своей, во многом сталинско-ностальгической аудитории, «деревенщики» ответственность за уничтожение русской деревни возлагали на: а) «троцкистов» (Ленина и Сталина критиковать было нельзя, а Бухарин был за НЭП); б) выходцев из деревни, сделавших городскую мелко-административную карьеру и вернувшихся в село совершенно равнодушными к людскому горю и беспощадными начальничками.
С приходом Горбачёва, казалось, идеал «деревенщиков» стал исполняться. «Апрельский пленум» 1985 года; реализация Горбачёвым составленной (и под неё сделанного генсеком) «Продовольственной программы» (май 1982), кстати, по основным показателям блестяще выполненной к 1990 году [огромный урожай почти погиб из-за развала системы партийного административно-политического надзора].
А дальше – расширить приусадебные участки, платить нормальную цену за сданный урожай [35 лет назад Г.С.Померанц отмечал, что закупочные цены на абхазские мандарины и тамбовскую картошку отличаются в несколько раз, при одинаковых трудозатратах на выращивание {впрочем, здесь Тамбову повезло, за его картошку так не воевали, как за сверхприбыли Черноморского побережья}], и поставить «добрых» (вменяемых) председателей…
Однако развитие горбачёвских реформ и затем реформы гайдаровские до такой степени разрушили патриархальные устои, до такой степени включили «дикий рынок», что село реально стало обрушиваться. Кандидатов в фермеры, выдержавших колоссальный рост цен на мазутЫ и электроэнергию, коррупцию и конкуренцию с импортом, оказалось совсем немного.
Возник мафиозный и предельный монополизированный агробизнес. Когда Ельцин и Черномырдин с 1994 года договаривались с Аграрной партией, а потом и с КПРФ, ставших оплотом агробизнеса и агробанков, это было сделано за счёт фермеров и бывших колхозников.
Все идеи Бурбулиса и Гайдара 1992 года о принципиально поддержке именно фермеров (включая дотацию электричества) были забыты. Окончательная ставка была сделана на латифундистов. Последний подарок им был сделан в виде «контрсанкций», вынудивших горожан ещё раз просубсидировать агромонополистов, в т.ч. скомпенсировав им потери от роста цен на бензин и газ.
Это длинное отступление от темы понадобилось мне, чтобы показать почему к 1988 году (к «Письму Нины Андреевой») и постепенному превращению десталинизации в новую госидеологию, разъярённые окончательным распадом «советской патриархальности» («лада»), «деревенщики» оказались в одном стане со сталинистами, обвиняющими «демократов» (так теперь стали называть сторонников буржуазных реформ) в стремлении к уничтожению «духовности» — эвфемизм традиционализма и традиционной формы русской патерналистской государственности.
Перед лицом общего врага «Ладу» (по-научному – «синкрезису» Русской цивилизации) «деревенщики» не просто оказались в одном стане со «сталинистами-оборонщиками» (условный Личутин капитулировал перед условным Прохановым – это в сопоставимых масштабах как если бы Абу-Мазен вступил в «Кахоль-лаван», впрочем, с точки зрения электората Либермана так и есть), приверженными концепции именно необходимости и оправданности коллективизации, включая голодомор [пишу так – как родовое понятие: Голодомор – геноцид украинцев; голодомор – искусственный голод в разных частях СССР, для сравнения: Холокост – уничтожение евреев, а холокост — политика уничтожения нацистами евреев, кочевых цыган, геев, наследственно или неизлечимо больных] для создания необходимой военной мощи, но и полностью отказались от своей ранней антиимперской и антиимпериалистической позиции.
И это и есть вторая победа Сталина, заставившего служить своему делу не просто потомков своих жертв, но и тех, кто реально знал и понимал, что целью сталинской политики было именно уничтожение русской деревни и традиционного русского национального уклада.
Впрочем, в позициях «деревенщиков» (точнее, продолжающих их идейную традицию) есть своя логика. Как и сталинисты, они понимают, что открытость миру и плюрализм в общественной жизни уничтожают русскую субэкумену в её сложившемся за века виде.
Это как Достоевский писал, что религиозная свобода приведёт в России к тому, что образованное общество уйдёт в католичество, а простой народ – совсем вернётся в язычество.
По сравнению с Западом, жизнь в России ещё очень долго будет довольно убогой, и того спурта, который испытали заатлантические англосаксы, России испытать вряд ли удастся — как не мечтали о нём авторы «альтернативной истории 20 века» (в т.ч. потому что оные авторы по мере сил старались сохранить Романовых у власти).
Поэтому единственный способ сохранить цивилизационную эксклюзивность и при этом – сохранить самоуважение, быть «всегда готовым» к аскетическому и «беззаветному» служению Святому Государству, это – именно стремится к Русскому аналогу революции Хомейни, в возвращению к мировосприятию Московской Руси, постоянно ждущей Конца Света и больше всего опасающейся заграничной «прелести».
Однако, создать такую модель можно только обращаясь к сталинскому наследию, только соединённому с погромно-изуверскими формами православия и такой пародией на самодержавие, которое устроит некую хунту «патриотических генералов».
Это я к тому, что сегодня в России вне обращения к сталинизму невозможны никакие устойчивые «охранительно-почвеннические» социально-политические модели.
В чём и убедились мистические монархисты Гиркин и отец Чаплин, вынужденные примкнуть к неосталинистам…
Точно также как 27 лет назад демократические (антикоммунистические) сторонники сохранения/восстановления СССР (как Великой России) очень быстро убедились, что массовую поддержку эта идея находит только у сталинистов (советских фундаменталистов) и различных вариаций русского нацизма в стиле Баркашова.
оригинал —
автор — Евгений Ихлов