Был мрачный холодный февраль. Меня пригласили на экскурсию. В самый секретный институт Миноборонпрома. Накануне в прямом эфире я комментировал что-то и с присущей простотой сказал в беседе со звонившим зрителем: «что вы хотите от нашей промышленности, вон у нас в Санкт-Петербурге есть целый институт телевидения, занимает площадь как космодром Байконур, его пешком за целый день по периметру не обойти, а ни одной переносной видеокамеры за всю историю СССР так и не разработали»
Надо же было таком случиться — генеральный директор этого самого НИИ смотрел мое авторское ток-шоу «Вавилон» и вечером дозвонился референтам в студию: «пусть ваш ведущий завтра к нам приезжает в институт, я ему покажу не только камеры, выпущенные в СССР, но и такое, что он никогда больше не станет ругать отечественную электронную промышленность!»
Ну я и приехал с утра. В девять еще темно. Впечатление как в игре «Сталкер»: бетоные коробки корпусов, погруженные во мрак, засыпанные снегом огромные ящики с древними станками, так и не распакованными. По снежной коросте вьюга кружит какие-то листочки-формуляры, змеевики перфолент, газетный пепел. У желтого флигелька с обледеневшими гипсовыми орденами на фасаде меня ждет Генеральный Директор, он же Генеральный Конструктор. На лацкане пиджачка золотая звездочка героя соцтруда. Он член-академик. И, кажется, контр-адмирал. А может, наоборот. Ведет меня в музей. Там древние ящики красного дерева — первые телевизоры в мире. Там пахнет чугунными штативами и особой резиновой пылью — как во всех технических музеях. В кабинете адмирала тоже музей. Дипломы, грамоты, письма. Вот автограф Сталина, а вот — от Фиделя Кастро благодарность. Это диплом от Брежнева. А это — благодарность от Андропова на бланке с огромным фаллическим мечом и узким стыдливым щитом. За уникальные технические решения.
На столе коньячок и ваза с черной икрой. Там килограмма три, в этой вазе, да коньячок Хеннеси. «Арендаторы угощают, угодливо бормочет академик, не подумайте чего. Только за их счет и выкручиваемся, государство даже расходы на освещение территории не покрывает». Приходят два молодых человека с огромным саквояжем. В нем камера. Репортерская. Советско-российская. На объективе криворуким гравером в любимом военно-ниишном жанре колхозной каллиграфии вырезано «Россия». Беру камеру на плечо. Включаю. Записываю кадр. Перематываю. Внутри механизм от японского Betacam SP. Но «голова» камеры ужасна, сервопривод трансфокатора трещит и дергает. Явно купили партию японских камер и раздербанили на части, лентопротяжку присобачив к «отечественным» изделиям, а прекрасные механизмы трансфокаторов продали налево что ли? Спрашиваю моего академика. Он глумливо улыбается, облизываю икру с верхней губы. Поехали, говорит, покажу хозяйство!
За рулем огромного американского джипа академик смотрится карликом. Едем через бесконечную череду брошенных бетоных корпусов, сквозь выбитые окна змеится пурга. Несколько зданий вполне ничего выглядят — с решетками на окнах, явно обитаемые. Даже у входа стоят вооруженные охранники в тулупах, мерзнут, с ноги на ногу перетаптываются. Зайдем, говорю, сюда? Нет, нельзя! Что, секретные центры? Нет, арендаторы. Даже меня не пускают. А что они там делают? Черную икру бодяжат и по банкам фасуют? Герой труда опять криво и плотоядно улыбается. Молчит. Ну ладно, в конце концов, все военные НИИ живут за счет сдачи в аренду корпусов всяким мутным конторам под склады и производство фигни типа пиратских DVD (да-да, дело происходило в те самые времена!)
Останавливаемся перед нечеловеческих размеров зданием. Всего три этажа, а длиной в километр, не меньше! Заходим. Окна целы, батареи замерзли и полопались, длиннющие проходы, справа и слева сотни кульманов, кое-где к доскам еще прикреплен ватман. Ни души. Как-будто нейтронная бомба. Вот до чего Горбачев страну довел, причмокивает мой Вергилий, — ведь в 1983 году я институт принял, было 5 тысяч ИТР, а сейчас всего… ой, чуть не выдал вам тайну, секретные сведения. Но и безо всяких слов руководителя видно, что сейчас инженеров максимум двадцать-тридцать, остальным просто негде было бы обитать в этой печальной заснеженной пустынной стеклобетонной и влажной мечте игрока в пейнтбол. В конце корпуса из досок и полиэтиленовой пленки сделана стена. В ней — дверца, как в вагонах-теплушках, не согнешься в три погибели — не влезешь. Внутри прямо посредине цеха из тех же материалов сделана гигантская юрта. А ней — чуть поменьше, но тоже метров двести квадратных. И там люди, там тепло, работает термопушка, теплый ветер и даже откуда-то радующий душу Гершвин звучит. Человек пять в настоящих летных унтах (пол-то все равно ледяной) склонились над какой-то продолговатой штукой, лежащей на фанерном лафете. Привет, Михалыч! — дружно здоровается коллектив обтателей полиэтиленового саркофага. Привет, орлы! Ну когда же? Послезавтра, шеф, край в понедельник! Еще человек пять прямо на этом лафете сидят и мотают изолентой косы проводов. Их тысячи — этих проводов, проводочков, кабелей, соплей, косичек и толстеных канатов. Ближе не подходи, — шепчет академик, — нельзя! Да почему? Да потому, что это Изделие Особой Важности. Я тупо переспрашиваю. Какое изделие? Главное, вот какое!
Тут я вижу, что на лафете лежит не просто труба, а пятиметровый телескоп. Точнее, объектив. И к нему присобачены десятки сервомоторчиков, которые, видимо, фокусируют линзы. И эти моторчики, видимо, из японских бетакамов выковырены и в эту елду интегрированы не без помощи изоленты, мастерства отечественного инжиниринга и того, за что мой сопровождающий получил высшую государственную награду СССР, то есть трудовой доблести.
Обратно идем молча. Оба потрясенные. Он — свои величием, Я тем, что увидел как выглядит святая святых оборонно-космической промышленности великой державы — производство спутников-шпионов.
Так что, спрашиваю, — все остальное лишь прикрытие? Собеседник молчит, преисполненный чувства величия. Но в его молчании слышится четкий положительный ответ.
То есть все остальное — все эти инженеры-мэнээсы-завлабы-у кульманов-стояльцы-в курилках с геранями-сидельцы все советские годы были лишь ширмой для выпуска в уголке одного цеха шпионской аппаратуры из японских комплектующих? а вообще можно было бы и сразу догадаться…
Слушайте, Михалыч, а зачем вы эти камеры отчественные делаете, ведь все равно их никто у вас не купит, они же никуда не годятся? Михалыч посмотрел на меня как на Дауна и сказал одно лишь слово. Оно так сильно прозвучало в декорациях февральского морозного питерского утра в безнадежно убитом советском НИИ телевидения, что я его запомнил навсегда.
Потому, что импортозамещение, вот почему! Ладно, надо нам работать, извини, что так мало показал, к нам сегодня из Смольного шишки приезжают на экскурсию. Новый вице-мэр, Путин Владимир Владимирович, что за человек, кстати? Очень специальный человек, говорю. Покажите ему изделие, оценит.
Видимо показал…
Дмитрий Запольский
Карта visa: 4797737155065275 рубли
В статье использованы фото корпусов ФГУП НИИ Телевидения с сайта