«Путем натравливания, путем разжигания страстей, путем клеветы в стране готовят красный террор», — писала газета «Русские Ведомости» (№203 от 5 (18) сентября 1917 года). Какая удивительная прозорливость! Любой человек с iq выше 100 баллов в сентябре 1917-го уже отчетливо видел, как опасны большевики и как они рвутся к власти. Почему же тогда это не увидел Керенский, члены Временного правительства, выпустившие в эти дни из тюрем тех большевиков, кого успехи схватить после их июльской попытки взять власть? Почему позволили им вооружиться, создав Красную гвардию и разлагая армию? Почему в ноябре 1917-го не нашли ни одного полка для своей собственной защиты кроме горстки юнкеров, женского батальона и инвалидных команд?
Тайна сия велика есть…
Во тьме
Во тьме живут и пресмыкаются гады. Мы все испытали это при самодержавии, — и оттого, между прочим, мы его ненавидели. Это тогда Россия молчала, потому что благоденствовала, и ничего не знала, потому что все бесчинства, все злодеяния, все низости и преступления власть имущих были покрыты тайной. И в общем и вынужденном молчании страны раздавался тогда свободно один только голос, — голос клеветника, разыскивавшего корни и нити крамол, голос лакея, славившего самодержавие. Эти времена прошли. Прошли они или нет?
И вот я раскрываю газеты и читаю.
1) «Факты, из которых каждый рабочий и каждый солдат должен сделать выводы: 1) «Товарищ» (в кавычках) Керенский распорядился отменить политику в армии и запретил революционным солдатам смещать офицеров-корниловцев; 2) помощником Керенского назначен в ставку царский палач Алексеев. Это сделано по распоряжению «союзников»; 3) петербургский градоначальник Пальчинский распорядился закрыть пролетарскую газету «Рабочий». Кронштадтские матросы штыками загородили дорогу подручным Пальчинского; 4) корниловские газеты «Русское Слово», «Утро России», продолжают выходить в свет; 5) товарищ Троцкий по-прежнему сидит в тюрьме, товарищи Ленин и Зиновьев по-прежнему должны скрываться; 6) Милюков, Родзянко, Набоков, Гучков и К° по-прежнему, не скрываясь, гуляют на свободе; 7) английский посол сэр Бьюкенен все еще в Петрограде». («Социал-Демократ», воскресенье, 3-го сентября).
2) «Подготовка восстания, тесная связь и содружество генералов-заговорщиков с буржуазными кругами, та восторженная встреча, которую оказала право-буржуазная часть московского совещания Корнилову и Каледину, наконец, недвусмысленное отношение к восстанию со стороны буржуазной печати с кадетской «Речью» во главе, — все говорит нам за то, что это были попытки буржуазии сорвать революцию и захватить власть в свои руки.» («Солдат-Гражданин», воскресенье, 3-го сентября).
3) «Граждане свободной России!.. Угроза для будущего не исчезла. Ее имя — контрреволюция… Граждане! Надо разбить их надежды, обессилить их предательство». (Воззвание советов, «Солдат-Гражданин», 3-го сент.)…
Можно исписать листы выдержками из газет и из речей, но не для чего, так как в этих выдержках есть все, что нужно: и натравливание рабочих и солдат на все, на буржуазию, на независимую прессу, на союзников и даже на «товарища» Керенского. Форменный донос ее величеству революционной черни. Тут есть и формальное обвинение в «соучастии» в заговоре всей «буржуазной» половины русского народа. И, наконец, тут есть столь нам знакомое «чтение в сердцах». Путем натравливания, путем разжигания страстей, путем клеветы в стране готовят красный террор. А пока разлагают все основы общественной морали. Старый сыск, родной брат доноса, — он уже вошел в свои права. Так, только вчера я видел офицера, — русского офицера! Видимо, в семье не без урода, — которому был дан приказ, — и этот приказ он принял и исполнил, — осветить настроение солдат и офицеров в одном госпитале. Давая поручение, его предупредили, что офицеры настроены «корниловски», и потому, беседуя с их комитетом, надо будет, вероятно, прикинуться «корниловцем». И офицер отправился, нюхал, прикидывался, и рассказал мне об этих своих подвигах с наивностью трехлетнего младенца.
Кровь льется уже. Сбрасывают с мостов в воду. Разбивают головы прикладами. Поднимают на штыки. Расстреливают. Морально вынуждают на самоубийство. И кого? Негодяев? Изменников России? Но генерал Крымов, преданность которого революции засвидетельствована членом директории, Терещенко, умер со словами: Умираю «от великой любви к родине». Пусть в терроре прольют моря крови, этих уличающих слов не смоют.
Должны ли мы удивляться происходящему? Удивляться! Но что кроме ненависти, злобы, предательства, сыска и доноса, может вырасти из тьмы, — а ведь мы все, вся Россия, живем во тьме, в полном неведении о том, о чем мы все говорим, о чем все думаем, что потрясло существование страны до основания, что уже породило ужасы, — в неведении о «корниловском мятеже». О нем говорят, — мы видели, в каких тонах, — левая партийная печать и советские ораторы. Независимая пресса молчит, потому что вынуждена молчать. Но такое положение невозможно. Мы знаем, что ходячие версии, — клубок лжи, мы знаем, что дело бесконечно сложнее. Мы требуем правды. Мы требуем полного света.
Россия — не баран все-таки, которому можно загнуть голову и перерезать горло в молчании. Она в праве знать, что было сделано и за что она становится жертвой порядков, перед которыми бледнеют все прелести самодержавия.
Белоруссов (Псевдоним Алексея Белевского, революционера-народовольца, неоднократно попадавшего под арест в царские времена. Провел значительную часть жизни в тюрьмах и ссылках, в эмиграции. После Февральской революции, несмотря на пожилой возраст, вернулся в Россию, стал сторонником «буржуазных» партий. В годы Гражданской войны выступал на стороне «белого» движения как политик и издатель газеты, помогал Лавру Корнилову и Александру Колчаку. Скончался в 1919 году в Иркутске — прим.ред.)
Из Петрограда
Темная среди ночной темноты Нева… Чуть плещут невидимые волны. Пустынная набережная. На гранитном парапете то тут, то там, — серые фигуры сидящих с ружьями солдат. Зимний дворец мрачен. Несколько окон ярко освещены. И странно, и жутко видеть этот яркий свет: там решается сейчас что-то глухое и грозное, от чего решится судьба России. И тишина вокруг… Бесконечная тишина, точно ночью в пустыне…
В пустом вагоне ночного трамвая на площадке стоит в полутьме солдат. Меня поразили его глаза, — огромные, жуткие. Так смотрят, когда болит душа, и сердце хочет крикнуть, чтобы все услышали вокруг…
— Господи! — слышу вдруг я шепот возле меня, — да неужто кровь прольется! Братская наша кровь…
Я смотрю на него, я чувствую, что я верю!..
— Нет!… Ни за что не будет этого!.. Иначе было бы…
И слов нет у меня больше, да и не надо! Мы уже поняли друг друга!..
— Дай-то Бог!.. Дай-то Бог!..
Вагон качается и дрожит, скользя по пустынным улицам. Всюду — молчание и тишина.
…Все это было ночью… А вот день: Чудится, что-то невероятно приятное случилось для всей этой оживленной и радостной толпы, — точно мы где-нибудь «на светлом юге, на дальнем юге», а не в кислом и туманном Петрограде.
Все бегут куда-то, все торопятся на бегу и на ходу, торопливо просматривая утренние газеты. В кафе ни сесть, ни встать, ни повернуться. Всюду — мягкие животы, толстые колени, солидно и авторитетно дымящие сигары в обвислых и бритых губах.
— Акции…Облигации… Местонахождения… Залежи… Нефтяные… Марганцевые… Компания… Покупаем… Продаем…
Точно гвозди вбивают в гробовую крышку, которой кто-то захлопнул измученную Россию.
Две дамы беседуют между собой. Такая милая невинная болтовня. Точно две нарядных, пестреньких птички…
— Ах, Вы только представьте себе! Он — брюнет, острижен ежиком, и серьезный, серьезный…
Они проходят мимо меня.
— Вешать их надобно!.. Непременно вешать!… — доносится смутный обрывок удаляющегося дамского разговора. С брюнета, «стриженого ежиком», милые дамы, очевидно, перешли на «текущие дела»…
— На улице толпа гонится за мальчишкой-газетчиком.
— Давай газету!.. Лови его!… Держи!…
Испуганный газетчик улепетывает, как заяц. Его настигают, ловят, держат, рвут газету прямо из рук и в обмен суют деньги, не дожидаясь сдачи.
Мы с товарищем садимся на извозчика.
— Вот будем ходить по квартирам и ихняго брата резать! — с ненавистью, указывая на нас пальцем, говорит кто-то из «сознательных». Извозчик осторожно выбирается из толпы.
«Глас народный» вообще звучит больше в повышенном тоне. На железной дороге из Москвы в Петроград в вагоне сошлись самые различные представители «земли русской». И сойдясь в общем коридоре, — как это ни странно, — не устроили дискуссии на «темы дня», а наоборот единодушно все повторяли один и тот же вариант:
—К-ак, значит, он его… Р-раз в ухо!.. Ну, тот почесал затылок да и говорит: «Да вы б, вашескородие, раньше сказали»!..
Речь шла о «добром старом времени», когда конфликты «между ими и нами» решались именно этим упрощенным, удобным и понятным способом.
— Дайте нам твердую власть, и мы вам немедленно спасем Россию!
На Невском вечером два офицера. Навстречу третий.
— Петька!.. Ты?.. Да разве ты нас не осаждаешь?
— Представьте себе!.. Прислали в командировку на два дня и вдруг узнаю!
— Тебя не требуют?
— Не требуют.
— Ну, и чудесно, сиди тут теперь…
Сегодня утром ходил в одно великолепное старинное здание… Маленький чемоданчик в одной руке, сверток, завернутый в газетную бумагу, в другой, — выходил из недавних покоев «некто бывший у власти».
— Позвольте, я вам, — дюжий солдат, служитель, бережно взял чемодан и сверток и осторожно, гремя сапожищами по зеркальному паркету, понес к выходу, где ждал «последний автомобиль».
— Который это на вашей памяти? — спросил я у старика-швейцара. Тот пожевал губами:
— Да 19-й уже!.. 19 я встретил и проводил…
И, помолчав немного, с расстановкой медленно добавил:
Только этот опять скоро назад будет!.. Вернется!.. Не таковский человек..
А.Дикгоф-Деренталь (Публицист, член партии эсеров, один из участников убийства Георгия Гапона, ближайший соратник руководителя Боевой организации партии эсеров Бориса Савинкова, расстрелян в годы сталинских репрессий — прим.ред)
Арест высланных за границу
Гельсингфорс, 3-го сентября. Эмигранты Бадмаев, Манасевич-Мануйлов, Глинка-Янчевский, Вырубова и Эльвонгрен переведены с «Полярной Звезды» в арестный дом Свеаборгской крепости. К арестованным применен одиночный режим. (ПТА)
Дело большевиков
По делу большевиков приступлено к составлению обвинительного акта. Сегодня наблюдающий за ходом следствия товарищ прокурора Репнинский сделал доклад прокурору судебной палаты Крачевскому. Сегодня же освобождены под залог большевики Троцкий и матрос с крейсера «Аврора» Масловский.
Угрожающее положение в Донецком бассейне
Петроград, 3-го сентября. Отдел печати «Осотона» сообщает, что поступила телеграмма, что положение в Донецком бассейне угрожающее. Местами продовольствие отсутствует. Необходимы экстренные мероприятия. Министр продовольствия отправил телеграмму областным и губернским продовольственным комитетам Донецкого бассейна с предложением принять меры снабжения Донецкого бассейна, немедленно оставить наряды на август и пополнить недогрузы июля. (ПТА)