Владислав Наганов — российский политик, публицист, член Центрального совета Партии прогресса, в настоящее время участвующий в избирательной кампании в Мосгордуму, дал интервью корреспонденту Русского Монитора.
Почему вы все-таки решили принять участие в выборах после того, как стало известно, что не получится сотрудничество с РПР-ПАРНАС?
Мы так или иначе собирались участвовать в выборах, а ПАРНАС по объективным причинам от участия в выборах отказался (он утратил право на выдвижение кандидатов без сбора подписей). В этой ситуации кто-то решил отказаться от участия, а я прикинул все варианты и, понимая, что собрать требуемое законом количество подписей штука почти нереалистичная, тем не менее решил поучаствовать.
КПРФ сегодня в очередной раз распространила заявление, в котором коммунисты предлагают всем кандидатам от оппозиции возможность выдвинуться от них. Вы будете рассматривать данный вариант?
Тут сложно что-либо сказать конкретно. У них уже сформирован список, в который вошли Бабурин, сын Зюганова, Анастасия Удальцова. Поэтому я удивляюсь, как можно предлагать какие-то коалиционные условия, когда у них уже есть свои люди в округах. Они говорят, что готовы снимать своих кандидатов по итогам замеров общественного мнения, и будет это в августе, насколько я понимаю. И если они поймут, что какой-то кандидат от оппозиции имеет более высокий рейтинг, чем их кандидат, то они его обещают снять. Но пойдет ли это дальше заявлений господина Рашкина, я не знаю. И я сомневаюсь, что они снимут своего кандидата, например, ради меня.
Впрочем, в восточных округах Москвы мало желающих выдвигаться [В.Наганов ведет свою кампанию в Перово — ред. РМ], так как считается, что здесь сильны провластные настроения. Хотя я со своей стороны, агитируя здесь, не замечаю такой уж горячей любви к Собянину.
Люди говорили, что мне, как оппозиционеру, тут опасно вести кампанию — чуть ли не побьют. Но в действительности я вижу здесь совершенно нормальных людей, которые прекрасно общаются, делятся проблемами. Я сделал для себя вывод, что по большому счету людям партия власти по боку. Их местные проблемы в основном волнуют: мусор, грязь на улицах, алкоголики, поломанные детские площадки. То есть, проблемы благоустройства, которые никто решать не хочет. Никто к ним никогда не приходил, их бедами не интересовался. И когда они видят, что кандидат в депутаты пришел к ним и общается, им это нравится. Большинство людей, с которыми я говорил, пока веду агитацию, обещает проголосовать за меня.
Так все-таки вы будете пробовать собирать подписи, или нет?
Так как понятно, что необходимое количество подписей собрать в требуемые законодательством сроки практически нереально (для этого собственно закон и писался, им не нужно «посторонних» людей во власти), то я все-таки рассчитываю выдвинуться от какой-нибудь крупной партии. Например, от партии «Яблоко», которая в текущей ситуации представляется наиболее близкой нам политической силой.
Сейчас идет речь о так называемых праймериз. Каким образом вы собираетесь бороться с кандидатом от ЕдРа, учитывая тот факт, что на его стороне админресурс и несопоставимые финансовые возможности?
Я, разумеется, отдаю себе отчет, что совладать с ними будет непросто, так как все технологии, которые власть применяет на реальных выборах, будут применяться и на праймериз. Поэтому для нас эти праймериз — своего рода разведка боем. Власть, видя наше участие, перепугалась и задействовала свои традиционные резервы: ветеранов через центры социального обеспечения, бюджетников. Людей заставляют собирать анкеты в пользу кандидата Сметанина. Ставя их чуть ли не перед выбором «или приносишь 20 анкет, или заявление на стол. Если эти 20 анкет голосов не дадут – заявление на стол». Соответственно, по тому количеству людей, которые они смогут привлечь 8 июня, мы сможем судить об их мобилизационном потенциале на осенних выборах.
А есть ли смысл вообще участвовать в выборах, играя по заведомо нечестным правилам, которые определяет путинская система? Вот украинцам надоело играть по этим правилам — и случился Майдан…
Успех Майдана был обусловлен тем, что в той политической системе, которая была в Украине до этого, играли по правилам. Обратите внимание – у оппозиции там были целые фракции в Раде, сотни депутатов. Неоднократно лица из оппозиции становились министрами, вице-премьерами, премьер-министрами. Оппозиция имела сильную поддержку в регионах, собственные СМИ. Всего этого у нас нет.
Ваше мнение, в какой временной перспективе стоит ожидать возобновления массовых протестных акций масштаба 11-12 годов?
Не думаю, что их можно ожидать в ближайший год, но ближе к следующему избирательному циклу вероятность протестов достаточно высока. У режима в настоящий момент достаточно большой запас прочности, связанный прежде всего с ростом рейтинга Путина после присоединения Крыма. Но, тем не менее, надолго его не хватит. Да и президент не сможет удерживать свою популярность долго. Те же люди, которые были в восторге от действий Путина в Крыму, едва ли довольны текущей ситуацией на Донбассе. И если Путин допустит окончательный разгром ополченцев на Юго-Востоке Украины, то те люди, которые его сейчас поддерживают, от него отвернутся. И рейтинг его резко упадет. Свое слово скажут и санкции, хотя надо понимать, что эффект от этих санкций простые люди начнут ощущать не сразу. Подушка безопасности в виде международных резервов еще далеко не исчерпана, на несколько лет ее должно хватить.
Какова может быть стратегия у оппозиционных сил в условиях, когда путей даже в местную власть у ее представителей, в отличие от украинской оппозиции, нет?
Избирательная кампания дает нам неплохие возможности для агитации, которые мы используем. В частности, народ в моем округе уже знает о моем существовании, многие готовы меня поддержать. Конечно, мы агитируем всего лишь три недели. В то время как на нормальную кампанию требуется минимум два-три месяца. Только в таком случае можно говорить о том, что ее результаты более-менее близки к реальности. Тем не менее, мы посмотрим по итогам этих праймериз, сколько мы смогли привлечь электората за эти три недели, а также увидим, сколько у них людей.
Нам ничего не остается, как использовать любые возможности для того, чтобы донести нашу точку зрения до людей. В том числе через выборы: стараться побеждать, как это пытался сделать Навальный на выборах мэра Москвы.
Мы вступим в эту игру, а если увидим, что они жульничают – по своему обыкновению начнут воровать фигуры с поля или ходить как-нибудь не так, как ходят конем, например, — то придется схватить эту шахматную доску и ударить им по голове.
Во времена Болотной уже пытались, результаты не впечатляют.
Что касается Болотной, то действительно с нашей стороны был допущен ряд просчетов. В момент, когда власть, привыкшая к тому, что на марши несогласных и другие протестные акции ходят максимум пара тысяч человек, испытала серьезный шок от того, что только на Facebook вместо ожидаемых двух-трех тысяч больше 60000 человек подтвердили свое участие в акции, с помощью того эффекта внезапности можно было бы достичь серьезных результатов. Однако он был утрачен. Людей увели из под стен Кремля на Болотную. Власти оправились от испуга, пошли на какие-то незначительные уступки в виде реформ Медведева, а после, при Путине, и вовсе отыграли все назад. Я думаю, что будущие протестные акции должны планироваться с учетом ошибок, допущенных на Болотной. Кроме того, если на Болотную вышло 100000 человек, а в будущем выйдет 500000, то результат может быть совсем другим.
А к этому, собственно, все и идет. Всей своей внешней и внутренней политикой власти ведут к серьезному социально-экономическому кризису, который закончится серьезной дестабилизацией в стране. Эти люди не умеют нормально управлять, а умеют лишь затыкать дыры деньгами, как это было в Пикалево и когда были протесты пенсионеров против монетизации льгот в 2005 году. Но системной работы никто вести не умеет.
Однако я считаю, что ситуация для новой волны протестов еще не созрела, поэтому сейчас необходимо использовать все возможные средства для агитации, работы с населением, пытаться избираться, использовать все легальные рычаги давления на власть. Хотя бы для того, чтобы потом никто не мог сказать, что мы их не пытались использовать.