Афганистан глазами тех, кто там был при Советах и при американцах

АФГАНИСТАН ГЛАЗАМИ ТЕХ КТО ТАМ БЫЛ

Паша Козлов из Екатеринбурга, но давно живет в Ванкувере. Ему случилось быть в этой далекой стране раньше всех и ему я позвонил первому.

— Да не было там войны до нас, — горячится Павел, — зашли в декабре 1979го, но ни жертв особых, ни боестолкновений не было. Афганцы еще не осознали вторжения, не собрались, не сориентировались. Настоящая мясорубка началась летом 1981го. Наш десантный полк был переброшен в Кабул 23 октября.

Павел долго и обстоятельно рассказывает о сослуживцах, о настроениях и о том как был убит его товарищ, сидевший на броне, причем в движении колонны этого никто не заметил. Но меня больше интересуют афганцы и афганки.

— Ты мне лучше про местных расскажи. Вот женщины, например. Им что — действительно так невыносимо противно носить бурку?

— Да это миф какой-то! Во-первых, дома они ее не носят. Во-вторых с развитием вариантов ковида мы все скоро в бурках окажемся. А в-третьих — вся жизнь афганской женщины как раз дома и происходит. Им не нужно с 9 до 5 сидеть в офисе, водить троллейбус или потеть над кандидатской! Жизнь их проста, незатейлива, но вовсе не так тяжела, как рассказывают в телевизоре. Это их выбор. Там вообще совершенно иное понятие дома, кишлака, района. Для сельского афганца Кабул — это то же, что для тебя Марс. Очень заземленные люди. Намертво прибитые к своему месту.

— А ты откуда знаешь это все? Разве общение с населением разрешалось?

— Как же мне не знать, если служил я в разведке? Все мое время проходило в общении с крестьянами да с пленными. У меня и переводчик свой был — Мохаммад, правда его убили потом.

— И какие были настроения у местных?

— У сельских жителей — усталость. Душманы ничего толком не производили, но жрать хотели. Мы, уходя в горы в рейд, тоже в основном несли боезапас, а не пищу. Приходилось брать пропитание в кишлаках, отнимать фактически. Очень бывало стыдно. Но это тогда — 40 лет назад. С тех пор афганцы непрерывно воюют. Сейчас я даже представить не могу какое оно — мирное население? Существует ли? Что производит и кого в состоянии прокормить? Но могу с ответственностью заявить — в то, в моё время, 90% населения страны работали! Да — примитивно, на осликах и верблюдах, но собирали два урожая пшеницы в год, производили тонны изюма и других сухофруктов, выращивали скотину кое-какую. Не голодали. И не нужно было им мешать жить в своем одиннадцатом веке. Каждый волен выбирать свой век! Ворваться в их мир, сломать его уклад и устои, было тяжким преступлением.

— Не хотел бы посетить Афганистан?

— Неа. Но вот мой товарищ, полковник, пару лет назад полетел туда чтобы вывезти останки своего бойца. Взял с собой 15 тысяч долларов на все про все, проводника-переводчика нашел на месте. Тот его и сдал. За городом их остановили. К машине подошли несколько неразговорчивых, раздели его догола, отняли деньги из которых 5 тысяч вручили проводнику. Тот радостно поспешил прочь, но грохнул одиночный выстрел и пятерочка вернулась. Потом мой товарищ сутки шел босиком в горный кишлак — ноги так и не восстановились. Затем долгие переговоры, торги, сбор денег на выкуп. Впрочем тут интересно другое. С его слов, состав воюющих кардинально изменился. Молодых афганских крестьян там уже почти нет, зато полно наемников, в том числе из южных окраин СССР. Много наркоманов. Особым уважением пользуются черные арабы. Кто такие — мне неведомо. В 1981м их не было — в то время существовали лишь шурави (мы) и душманы (они). Все эти талибаны, ваххабиты, алькаиды, умеренные, моджахеды, северные и прочие тогда еще и не народились. Мы и слов таких не слыхали.

— А что, ты думаешь, произойдет со страной?

— Думаю теперь, в отсутствие отчетливого пришлого врага, они примутся резать друг друга. Скорее всего начнут как раз с чужих — с наемников. Дело тут в том, что резко бросить воевать почти невозможно. Это как выход из запоя без опохмела — случится горячка.

— Что-то уж очень мрачно.

— Ну а как иначе? Они поколениями уже бегают по горам да стреляют и ничего более делать не умеют. А ты видел в телевизоре — какое оружейное великолепие им досталось? И все в огромном количестве! В любом случае нет смысла ожидать, что все эти бородатые люди побросают автоматы и выйдут на поля. Бронированного Humvee с привязанной к нему сенокосилкой мы точно не увидим.

В Москве уже наступила ночь, но я набрал номер своего хорошего друга и многолетнего военного корреспондента Los Angeles Times Сергея Loiko

— Сорок дней! – заявил он с печалью, — две командировки в 2001 и 2002м годах!

— Что же это – как в пионерлагере двадцатитидневные смены?

— Ну вроде того, — соглашается он, — первый раз в декабре с великим фотографом Юрой Козыревым, шестикратным лауреатом World Press Photo и австралийкой Робин Диксон из LA Times. Для нас был арендован вертолет из Душанбе – на нем мы и вверглись в это странное место, где я стремительно и без всяких диет похудел на 15 кило.

— Ну это потом. Расскажи лучше про местных. Особенно о женщинах.

— О! Женщины явили себя массово в один из первых дней. Мчались мы на машине по дороге и вдруг слева в предгорьях увидели неземной красоты бирюзовую, грациозно извивающуюся ленту. Свернули и поехали по бездорожью к ней. Оказалось – это афганские женщины в нарядных голубых бурках идут пешком большой вытянутой группой на свадьбу. Еще оказалось, что сопровождают их трое пятнадцатилетних подростков с автоматами. Они нас немедленно пленили. Поначалу я не принял их всерьёз — ровно до того момента пока один из щенков не выпустил очередь нам под ноги, а затем над головами. Мы с фотографом пришли в полнейшее оцепенение, Робин плакала. Тут неспешно подошел наш переводчик и ситуация кое-как разрешилась. Детишки, суммарный возраст которых не превышал моего, нас великодушно отпустили, отобрав невменяемой стоимости фотооборудование.

— А что же женщины?

— Продолжали движение. Свадьба же. Дело ответственное. Часть фототехники нам, впрочем, позднее с огромным риском и нервами удалось вернуть.

— Слушай, а вот говорят, что там мечетей немного совсем и население не перегружено религией, как в Иране, например?

— Ха! Вот тебе пример. По приезду мы наняли водителя – юношу из приличной афганской семьи. Платили 120 долларов в день – годовую зарплату среднего гражданина этой необычной страны. Через неделю я обратился к нему с просьбой дать нам возможность помыться в его доме. Ковида тогда еще не вырастили, но странным образом мы с Козыревым утратили способность различать запахи – видно организм, устав от невыносимого амбрэ немытых тел в разогретой машине, просто выключил обоняние. Нужна была обстоятельная помывка.

Обычно жизнерадостный, юноша наш вдруг закручинился, взгляд его потух и он начал рассеянно шоркать ножкой по песку. Впал в печаль. Прошло еще два дня и я напомнил ему о нашей просьбе. Это имело странный эффект – он вздрогнул как от удара током, что-то забормотал и сказал, что можно будет помыться завтра. И вот привозит он нас к себе на подворье – несколько строений на немалой площади, а там никого! То есть во всем доме пусто как сегодня в американском посольстве в Кабуле! Стоят чаны с нагретой водой – и ни одной живой души! Все многочисленное семейство покинуло родные стены чтобы не пересечься с неверными. Я, грешным делом, хотел было оскорбиться, но перспектива банально завшиветь не позволила. О, какое это было наслаждение – частичное возвращение в человеческий облик через омовение!

В Афганистане я бросил есть. Там всех косят кишечные инфекции – так я решил выживать на подсоленных кракерсах и воде из бутылок. Зато вернулся оттуда стройный как кипарис! Слабенький правда.

— Ну а прогнозы у тебя какие в свете сегодняшних дел?

— Ничего страшного не произойдет. Талибы же были уже у власти – они не хуже и не лучше других. Главное им ни в чем не верить – они не то что обманут, а просто сами забудут что обещали только что. А в целом – ничего смертельного. Ну откатится страна на пару веков назад – а, может, им там комфортнее?

Художник Роман Genn тоже был в Афгане дважды от Los Angeles Times и от National Review. Звонить я ему не стал, а по-соседски заехал на велике в гости.

— Ну что тебе сказать за Кабул декабря 2008 года? Это некая смесь Измайлово со Сталинградом. Однотипные облезлые хрущевки, местами сильно разбитые. Вечером там горит желтоватый свет, но не везде, проезжают одинокие такси и полиция – и те и другие смертельно опасны, как я выяснил на собственном опыте.

— А жил-то где?

— Четыре дня в Кабуле, в отеле с претенциозным названием «Евро-2». Запомнилась круглая дыра в потолке туалета – в нее красиво вращаясь опускались снежинки. Дыра не от мины, а просто для вентиляции. Затем я попал в Кандагар и далее в действующую часть, где жил и питался с US Marines, ходил с ними на операции, делал эскизы и фотографии.

— А что за операции?

— Разные. Некоторые довольно странные на мой взгляд. Однажды ночью подняли весь полк и 700 человек просто шли в темноте вперед по какой-то местности – мне это напомнило фильмы о Первой мировой войне. Часто обыскивали дома местных жителей и почти всегда находили оружие. Прятали они его, почему-то все поголовно в курятнике под пометом. Чем объяснить такое единомыслие – я не знаю. Если находили маковую соломку – изымали и передавали в местную афганскую полицию для развития местной коррупции. Маковые поля не трогали, то есть не уничтожали намеренно – не было четких директив на этот счет.

— Ну а под пули ты там не попадал?

— Попадал. Ты читал книгу Ариэля Шарона «Warrior»? Там генерал пишет об внезапном ощущении чего-то неестественного в окружающей обстановке –чуждый или непривычно расположенный предмет и тому подобное. Вот мы однажды увидели такой предмет – воткнутую в землю палку и канистру под ней. Остановились. Один капрал предположил,что это палка просто маркирует границу крестьянского участка, но ему объяснили – крестьяне здесь сидят на своей земле веками и отлично знают где кончается их участок и начинается другой. И вот тут я заметил довольно далеко в кустах дядьку с огромной как у Карабаса бородой и закричал – «There he is, M/F!!». Началась довольно инетенсивная перестрелка, но Карабас убежал.

— Так что же это было?

— IED – Improvised Explosive Device. Думаю что он пристрелялся по палке и ждал когда взвод подойдет ближе к канистре. Там большинство потерь именно от таких самодельных устройств — оттого и раниения такие жуткие – оторванные руки, ноги… Пулевые ранения – редкость.

— А когда ты попал туда во второй раз?

— Через год. В этот раз мне дали лишь аккредитацию. Даже перелет мне пришлось оплачивать из своего кармана. Но оно того стоило. Вновь я оказался в этом застывшем во времени месте, где грязь и пыль и щенки у собак рождаются с мордами старичков.

— Это как?

— Ну они там все одной породы – худощавые, коричневатые, с глазами узкими от постоянной пыли. Я, впрочем, и сам обрел такое собачье лицо через месяц – нос облез, глаза затянулись, кожа стала дубленой и коричневой. Женщина в посольстве США вежливо показала мне на окошко «Для граждан Афганистана» — вот клянусь, не вру!

— Ну всё же — чем же так притягательна смесь Измайлово с Сталинградом, да еще в 11м веке?

— Не могу объяснить, но если бы была возможность сегодня…

— Понятно. А что твои друзья marines говорят об этом выходе по-байденски?

— А что тут можно сказать? И что, например, можно ответить молодому парню без ног на его простой вопрос – зачем все это было и за что это со мной случилось?